Историческое взаимодействие буддийской и исламской культур до возникновения Монгольской империи

Александр Берзин, 1996 год статья редактировалась в январе 2003 и декабре 2006

Оригинал статьи: www.berzinarchives.com /web/x/nav/group.html_1232962266.html

Введение: историографическое предубеждение

Отношение христианского Запада к мусульманам как к силам дьявола имеет долгую историю. Начавшись в конце XI века н.э. с крестовых походов, целью которых было отвоевать Святую Землю у мусульман, оно продолжилось падением центра Восточной Православной Церкви – Константинополя – под натиском тюрок в середине XV века и возобновилось после крупного поражения британцев и австралийцев в битве с турками при Галлиполи (Дарданелльская операция) в Первой мировой войне. Западные средства массовой информации зачастую изображают исламских религиозных фигур как «бешеных мулл» и выставляют таких мусульманских лидеров, как полковник Каддафи, Саддам Хусейн, Иди Амин, аятолла Хомейни и Ясир Арафат, в сатанинском обличии. Многие представители Запада считают всех мусульман фанатиками-террористами, а в таких бессмысленных актах насилия, как взрыв здания госучреждения в Оклахома-Сити в 1995 году, сразу же подозревают исламских фундаменталистов. В ответ на подобное проявление неуважения к их лидерам, религии и культуре, многие мусульмане в свою очередь рассматривают Запад как «землю сатаны», угрожающую их ценностям и святым местам. Подобная взаимная паранойя и недоверие являются основным препятствием для понимания и сотрудничества между немусульманами и исламским миром.

Паранойя и предрассудки в отношении мусульман повлияли и на Западную трактовку истории Азии, особенно того, что касается взаимодействия мусульман и буддистов в период распространения ислама в Центральной Азии и на полуострове Индостан. Наравне с западными журналистами, в основном сообщающими о мусульманах в контексте вовлеченности их фанатичной части в террористические акты – как будто это характерно для всего исламского мира, – популярные западные исторические описания этого периода акцентируют внимание на разрушении буддийских монастырей и массовом убийстве монахов, отказывавшихся принимать ислам. Из-за акцента на действительно имевших место жестоких инцидентах люди получают искаженное впечатление о том, что взаимодействие было исключительно отрицательным и насильственным.

Одним из источников такого искажения был скрытый замысел многих британских чиновников-историков в период существования Британской Индии (прим. пер.: британских владений в Ост-Индии), в особенности в XIX веке. Чтобы добиться преданности индийских подданных и узаконить колониальное господство, многие из этих историков пытались показать, насколько британское правление было человечнее, а налоговая политика справедливее, чем при любой из предшествовавших ей мусульманских династий. Если археологи находили руины храма, эти историки объясняли, что их разрушили мусульманские фанатики. Если были утеряны статуи или другие ценные предметы, они делали вывод, что либо их похитили мусульманские грабители, либо их спрятали буддисты, опасаясь мусульманских набегов. Если мусульманские правители давали позволение восстанавливать храмы, они заключали, что предварительно мусульманская армия их разрушила. Не принимая во внимание экономические или геополитические мотивы и путая военную политику с религиозной, они популяризовали точку зрения, что движущей силой всех вторжений мусульманских армий было желание распространить ислам и мечем обратить иноверцев. Они приравнивали завоевание с обращением в ислам, а последующий мятеж с желанием избавиться от ислама.

Британские миссионеры особенно поддерживали эту точку зрения, акцентируя внимание на мусульманской нетерпимости, чтобы выставить себя в лучшем по сравнению с ними свете. Поэтому многие британские историки смешали захваты полуострова арабами, моголами и различными тюрками и описывали всех их как исламские вторжения, а не как вторжения различных политических сил, сильно отличавшихся друг от друга. Другие западные историки следовали их примеру. Даже в наши дни политические лидеры и новостные издания регулярно сообщают о мусульманах-террористах и никогда о христианских, иудейских или индуистских террористах.

Западная историография не одинока в одностороннем представлении картины. Буддийские и исламские религиозные исторические науки тибетских, монгольских, арабских, персидских и тюркских традиций по большей части описывают взаимодействие между центральноазиатскими государствами так, будто бы защита и распространение религии представляли собой единственную движущую силу, влиявшую на события. Буддийская религиозная история представляет насильственную картину, описывая, что обращение в ислам происходило исключительно принудительно. Исламские религиозные исторические науки представляют более мирную картину. Они склонны объяснять, что буддисты переходили в ислам либо из-за морального превосходства мусульманской веры, либо чтобы избежать притеснения со стороны индуистов. Предполагается, что определяющей характеристикой индийских тиранов была их религия – индуизм, а не их политический или экономический курс.

У китайских династических историков были свои приоритеты, а именно демонстрация морального превосходства того или иного китайского правящего дома и признание его господства иноземными цивилизациями. Этот скрытый замысел также искажает представляемую ими картину международных и межконфессиональных отношений.

Некоторые тексты достраивают события далекого прошлого, искажая отношения между буддизмом и исламом. Так, например, в начале XIV века мусульманский писатель из Кашмира Рашид ад-Дин в своем труде «Жизнь и учения Будды», сохранившимся на персидском и арабском языках, объясняет, что до Пророка все жители Мекки и Медины были буддистами, и  они поклонялись идолам в форме Будды в святилище Кааба.

Даже предсказания будущего не лишены религиозных предрассудков. К примеру, и буддисты, и мусульмане обсуждают приход великого духовного лидера, который победит отрицательные силы в апокалипсической войне. Буддийская версия уходит корнями в «тантру Калачакры» – текст, появившийся в Индии в период с конца X до начала XI веков, невероятно популярный среди тибетцев и монголов. Предупреждая о будущем вторжении в земли со смешанным буддийским и индуистским населением сил, которые провозглашают свою преданность Мекке и Багдаду, этот текст противопоставляет буддийского царя Рудрачакрина последнему мусульманскому пророку – Махди. Последний описывается в тексте как лидер варварских неиндийских сил, которые попытаются захватить вселенную и уничтожить всю духовность. Называя Рудрачакрина правителем Калки, текст присоединяет и индуистов к этому предвзятому видению будущего: Калки – это десятое и последнее перерождение индуистского бога Вишну, который также будет сражаться в апокалипсической войне.

Имея исторические связи с территориями с тибетской буддийской культурой, мусульманские регионы, такие как Балтистан в северо-восточном Пакистане, развили в ответ обратную версию апокалипсиса. В ней противник Махди – Даджаль – отождествляется с царем Гесаром (Гэсэром), центральноазиатским мифическим героем, к которому на протяжении столетий буддийские народы относились как к проявлению не только царя Рудрачакрина, но даже Чингиз-хана.

Тем не менее, если тщательнее изучать историю, можно обнаружить множество свидетельств мирных взаимоотношений и сотрудничества между буддистами и мусульманами в Центральной и Южной Азии в политической, экономической и философской сферах. Существовало множество союзов, обширная торговля и частый обмен духовными методами самосовершенствования. Все это не отрицает того факта, что между этими двумя народами произошел ряд отрицательных инцидентов. Однако геополитика и стремление к экономической и территориальной экспансии значительно перевешивали религиозные факторы, движущие большинством из этих конфликтов, несмотря на военных лидеров, часто использовавших призыв к священной войне для воодушевления войска. Более того, число здравых и ответственных правителей, формировавших политику и влиявших на события, значительно превосходило число фанатичных лидеров с обоех сторон.

Мусульмане и буддисты все еще составляют большую часть населения Центральной Азии. Более беспристрастное описание исторических связей между этими двумя религиями и народами в данном регионе имеет важное значение не только для научных исследований, но и для будущего мирного развития региона.

Часть I. Омейядский халифат (661 – 750 гг. н.э.)

1. Распространение буддизма в Центральной Азии и прилегающих регионах до прихода арабов

Задолго до арабов, принесших ислам в Центральную Азию в середине XVII века н.э., буддизм процветал на этой территории на протяжении сотен лет. Особенно это относится к территориям, располагавшимся вдоль Великого шелкового пути, по которому шла торговля между Индией и Китаем династии Хань и который вел в Византию и Римскую империю. Чтобы лучше понимать исторический контекст, с которым столкнулся ислам, давайте коротко опишем ранний период распространения буддизма в этой части мира.

География

В терминах географических областей наших дней, ранними буддийскими регионами в Центральной Азии в разное время были:

(1) Кашмир под индийским и пакистанским правлением;

(2) горные долины на севере Пакистана, такие как Гилгит;

(3) пакистанская провинция Пенджаб, включая долину Сват, а также восточная часть Афганистана к югу от горной системы Гиндукуш;