Айзек Азимов
Мухи
В конце 1949 года в киосках появился новый журнал под названием "Журнал фэнтези". Ко второму номеру название расширилось до "Журнала фэнтези и научной фантастики"; с тех пор журнал известен под аббревиатурой "Ф и НФ".
Поначалу название меня обескуражило. Мне показалось, что оно делает упор на стиль, а не на идею, а я не был уверен в том, что мне удастся выдержать стиль, к тому же я не вполне понимал, что это такое. Прошло всего несколько месяцев с тех пор, как в одном из критических обзоров некая дама написала обо мне "Он не стилист". Я немедленно послал ей письмо с просьбой объяснить, что же такое стилист, но ответа не получил, и, похоже, мне этого так и не узнать.
Как бы то ни было, после выхода "Хозяйки" соредактор журнала Энтони Бушер написал мне письмо, положившее начало нашей переписке. В "Хозяйке" я писал о том, что к сорока годам эмоциональные порывы бледнеют, и Тони, которому в то время исполнилось сорок, мягко пытался меня в этом разубедить. (Мне тогда было тридцать.) Он уверял, что впереди меня ждут восхитительные сюрпризы, и оказался совершенно прав.
Мы начали обмениваться письмами, мне это понравилось, и я перестал бояться "Ф и НФ". Впоследствии мне пришло в голову, что пора написать рассказ, упор в котором будет сделан на стиль, но, поскольку я не знал (ни тогда, ни сейчас), что такое стиль, я не имел ни малейшего понятия, удалось мне это или нет. Полагаю все-таки, что удалось, ибо рассказ "Мухи" был принят и опубликован мистером Бушером.
Так началось, хотя тогда я об этом еще не подозревал, счастливейшее в моей жизни сотрудничество с научно-фантастическим журналом. Я не в обиде ни на "Поразительную фантастику", ни на "Гэлакси", ни на какой-либо другой журнал, но "Ф и НФ" стал для меня чем-то особенным. И я честно вам в этом признаюсь.
Кстати, если кто-нибудь считает, что я настолько капризен, что не воспринимаю редакторских исправлений, то это не так. Они не доставляют мне радости (как и любому автору), но я очень часто с ними соглашаюсь. (Последняя фраза адресована моему брату, который работает редактором в газете и считает что все писатели люто ненавидят редакторов из элементарной злобной глупости.)
Как бы то ни было, перед вами пример моей мягкости и уступчивости. Первый вариант "Мух" назывался "Король Лир, акт 4". Мистер Бушер написал мне испуганное письмо, в котором просил изменить название, которое, с его точки зрения, не имело смысла, поскольку все равно никто не станет искать нужное место в тексте.
По зрелому размышлению я понял, что он прав, и переименовал рассказ на "Мухи". Как бы то ни было, прочитав его, вы можете поискать рекомендованную цитату. Тогда вы поймете, что явилось толчком для потока мыслей, завершившихся этим конкретным рассказом.
– Мухи! - устало простонал Кендел Кейси и взмахнул рукой. Муха взвилась, покружились и снова уселась на воротник его рубашки.
Откуда-то донеслось жужжание второй мухи.
– Не думал, что доведется с тобой встретиться, Кейси. И с тобой, Уинтроп. Или тебя уже положено называть преподобный Уинтроп?
– А ты, наверное, уже профессор Поллен? - поинтересовался Уинтроп, осторожно прикасаясь к золотоносной жиле старинной дружбы.
Собеседники пытались забраться в сброшенную двадцать лет назад оболочку. Извивались, корчились - и все равно не могли в нее влезть.
"За каким чертом, - раздраженно подумал Поллен, - понапридумывали эти встречи выпускников колледжа?"
Горячие синие глаза Кейси по-прежнему светились бесцельным гневом второкурсника, который одновременно открыл для себя ум, безысходность и мораль циничной философии.
Кейси! Самый язвительный в колледже!
Таким он и остался. Двадцать лет спустя он все тот же. Кейси, самый язвительный в колледже. Поллен определил это по его манере бесцельно шевелить пальцами и двигать телом.
А Уинтроп? Ну, постарел, округлился, помягчал. Все-таки двадцать лет... Кожа порозовела, глазки залоснились. А вот спокойной уверенности так и не обрел. Видно по быстрой улыбке, никогда не сходящей с лица, словно он боялся, что, если она исчезнет, останется только мягкая, безвольная плоть.
Поллен устал истолковывать бесцельные подергивания мышц, устал от этой ненужной встречи и всего, что ему наговорили.
А может, они тоже изучают его? Могли ли они по едва заметному беспокойству в глазах заметить охватившее его кислое раздражение?
"Проклятие, - подумал Поллен. - Зачем я сюда пришел?"
Так они и стояли втроем, ожидая, пока кто-нибудь что-нибудь скажет, и им удастся перетащить через пропасть лет хотя бы кусочек общего прошлого.
Первым попытался Поллен.
– Ты по-прежнему занимаешься химией, Кейси? - спросил он.
– Да, по-своему, - угрюмо ответил Кейси. - Я не такой ученый, какими считаетесь вы. Работаю над средствами от насекомых для Е. Дж. Линка в Чэтхэме.
– Вот как? - сказал Уинтроп. - Да, ты говорил, что собираешься заняться инсектицидами. Помнишь, Поллен? Неужели мухи тебя по-прежнему преследуют, Кейси?
– Не могу от них избавиться, - проворчал Кейси. - Я в нашей лаборатории считаюсь лучшим подопытным существом. В моем присутствии на мух не действует ничего. Кто-то однажды сказал, что я привлекаю их запахом.
Поллен помнил, кто это сказал.
– А может... - начал Уинтроп,
Поллен почувствовал: надвигается! - и напрягся.
– А может, - закончил Уинтроп, - это проклятие?
Он улыбнулся, желая подчеркнуть, что это шутка, и прошлые обиды забыты.
"Черт, - подумал Поллен, - у них даже слова не изменились".
И прошлое вернулось.
– Мухи, - сказал Кейси, отмахиваясь и пытаясь прихлопнуть хотя бы одну. - Ну надо же! Почему они не садятся на вас?
Джонни Поллен расхохотался. Тогда он часто смеялся.
– Все дело в запахе, Кейси. Ты можешь стать находкой для науки. Выясни природу вызывающих запах химикатов, перемешай с ДДТ, и получится лучшее в мире средство от мух.
– Прекрасно. Чем же я, по-твоему, пахну? Мушиной самкой во время течки? Просто нелепо, что они выбрали меня, когда весь мир - сплошная навозная куча!
Уинтроп нахмурился и назидательно произнес:
– Запомни, Кейси, в глазах творца красота не самое главное.
Кейси не снизошел до ответа. Вместо этого он обратился к Поллену.
– Знаешь, что мне сказал вчера Уинтроп? Он сказал, что эти чертовы мухи - проклятие Вельзевула.
– Я пошутил.
– Почему Вельзевула? - спросил Поллен.
– Получается игра слов, - пояснил Уинтроп. - Это одно из многочисленных презрительных прозвищ, которыми награждали древние евреи чужих богов. Имя состоит из двух частей: Ваал, что значит бог, и зевув, то есть муха. Бог мух.
– Ладно, Уинтроп, только не говори, что ты не веришь в Вельзевула.
– Я верю в существование зла, - твердо произнес Уинтроп.
– Нет, в Вельзевула. Живого. С рогами, с копытами.
– Ничего подобного, - еще жестче ответил Уинтроп. - Зло краткосрочно. И в конце оно должно проиграть.
Поллен неожиданно резко сменил тему:
– Между прочим, я буду делать дипломную работу у Винера. Позавчера мы с ним поговорили, и он меня берет.
– Да ты что? Здорово! - Уинтроп засиял и похлопал Поллена по плечу. Он всегда охотно радовался успеху других людей. Кейси часто отмечал это его свойство.
– Винер - кибернетик. Ну что ж, главное, чтобы вы друг друга вытерпели.
– А что он думает о твоей идее? - продолжал Уинтроп. - Ты ему рассказал?
– О какой идее? - спросил Кейси.
Поллен не хотел, чтобы Кейси знал слишком много. Но теперь, когда сам Винер познакомился с его замыслом и сказал, что это интересно, сухой ядовитый смешок Кейси был ему не страшен.
– Да ничего особенного. В общих словах речь идет о том, что эмоции, а не интеллект или разум, являются основой нашей жизни. В некотором смысле это очевидно. Невозможно определить, о чем думает ребенок, даже если он действительно думает, зато сразу видно, когда он сердится, пугается или радуется. Понятно?
То же самое с животными. Любому ясно, когда собака довольна или кошка испугана. Суть в том, что мы, попав в их обстоятельства, испытывали бы точно такие же эмоции.
– Ну? - насмешливо спросил Кейси. - И что дальше?
– Пока не знаю. Сейчас я могу лишь утверждать, что эмоции универсальны. Теперь предположим, что нам удастся правильно проанализировать все состояния людей и близких человеку животных, после чего приравнять их к видимой эмоции. Не исключено, что мы обнаружим тесное соответствие. Например, может выясниться, что эмоция А всегда вызывает за собой движение Б. Тогда мы сумеем применить эту теорию к животным, о чьих эмоциях нам трудно догадаться. Например, к змеям или крабам.
– Или мухам! - воскликнул Кейси и злобно хлопнул себя по плечу, после чего с торжественной яростью вытер ладонь. - Давай, Джонни, продолжал он. - Я буду поставлять мух, а ты веди эксперименты. Мы выступим основателями науки мухологии и приложим все силы, чтобы избавить мух от неврозов. В конце концов мы будем добиваться счастья для большинства, разве не так? Мух гораздо больше, чем людей.
– Хорошо, хорошо, - вздохнул Поллен.
– Слушай, Поллен, - поинтересовался Кейси, - а ты пытался заняться своей странной идеей? То есть мы все, конечно, знаем, что ты у нас кибернетическое светило, но я не читал твоих трудов. Существует так много способов убивать время, что некоторыми приходится жертвовать.
– Какой идеей? - равнодушно спросил Поллен.
– Перестань. Ты прекрасно помнишь. Эмоции животных и прочая чепуха. Ну, скажу я вам, были денечки! Тогда еще попадались сумасшедшие, теперь же одни идиоты.