Айзек Азимов
Рождество без Родни
Все началось с того, что Грейси (моя жена, с которой я прожил сорок лет) захотела дать Родни выходной на праздники, а в результате я оказался в абсолютно невозможном положении. Я вам сейчас все расскажу, если вы не возражаете, потому что мне просто необходимо поделиться этим с кем-нибудь. Естественно, я изменил имена, ради нашей собственной безопасности.
Пару месяцев назад, в середине декабря, Грейси сказала мне:
– Почему бы нам не дать Родни выходной на время праздников? Он ведь тоже имеет право отметить Рождество.
Я помню, что в тот момент я как раз отключил свою оптику (иногда приятно немного отдохнуть или послушать музыку, когда мир вокруг затягивает легкая дымка), но тут же настроил ее снова, чтобы посмотреть, не решила ли Грейси надо мной подшутить. Впрочем, должен заметить, что с чувством юмора у нее не слишком хорошо.
Она не улыбалась. И явно не шутила.
– С какой стати мы должны давать ему выходной? – поинтересовался я.
– А почему бы и нет?
– В таком случае, дадим отпуск холодильнику или стерилизатору, а можно еще и головизору. Хочешь, отключим на время электричество?
– Да ладно тебе, Говард, – возразила Грейси. – Родни не холодильник и не стерилизатор. Он личность.
– Родни не личность. Он робот. Ему не требуется отпуск.
– А откуда ты знаешь? Он самая настоящая личность. И заслуживает права отдохнуть и насладиться атмосферой праздника.
Я не собирался спорить с ней по поводу того, личность Родни или нет. Не сомневаюсь, вы все читали результаты опросов общественного мнения, которые показывают, что женщины в три раза больше, чем мужчины, опасаются и ненавидят роботов. Возможно, дело в том, что роботы выполняют работу, которая в старые недобрые времена называлась «женской», и женщины боятся стать ненужными, хотя лично я думаю, они только рады тому, что им не приходится заниматься всякими глупостями. В любом случае, Грейси своей жизнью довольна и просто обожает Родни. (Это ее слово. Что ни день, она повторяет: «Я просто обожаю Родни».)
Должен сказать, что Родни довольно старый робот, который служит нам вот уже семь лет. Мы его приспособили к нашему не слишком современному дому и привычкам, и я сам им очень доволен. Иногда я думаю, не купить ли нам один из новых блестящих образцов, автоматизированных до потери сознания, вроде того, что имеется у нашего сына Дилэнси, но Грейси даже и слышать об этом не хочет.
Тут я вспомнил о Дилэнси и сказал:
– Мы не можем освободить Родни на праздники, дорогая. Ведь к нам приедет Дилэнси со своей роскошной женой. – (Я употребил слово «роскошной» исключительно с иронией, но Грейси меня не поняла. Поразительно, как она умеет увидеть хорошее даже там, где его нет вовсе.) – Разве мы сумеем без Родни привести дом в порядок и приготовить праздничный ужин?
– В этом-то все и дело, – серьезно проговорила Грейси. – Дилэнси и Гортензия могут привезти своего робота, который сделает все необходимое. Ты же знаешь, они не слишком высокого мнения о Родни, они будут только рады продемонстрировать, на что способен их робот, а Родни немного отдохнет.
– Если тебе это доставит удовольствие, – проворчал я, – пусть отдыхает. В конце концов, речь идет всего о трех днях. Но я не хочу, чтобы Родни думал, будто он будет получать выходные регулярно.
Еще одна шутка, разумеется, но Грейси заявила:
– Конечно, Говард, я с ним поговорю и все ему объясню.
Она никак не может понять, что Родни подчиняется Трем законам роботехники и ему ничего не нужно объяснять.
Итак, мне пришлось ждать Дилэнси и Гортензию, и на сердце у меня было ужасно неспокойно. Конечно, Дилэнси мой сын, но он принадлежит к числу энергичных и очень практичных молодых людей. Он женился на Гортензии, потому что у нее отличные связи и она могла помочь ему продвинуться по службе. По крайней мере, я так думаю, поскольку, если у нее и есть еще какие-то достоинства, мне так и не удалось их разглядеть.
Они прибыли вместе со своим роботом за два дня до Рождества. Их робот оказался таким же блестящим и уверенным в себе, как и сама Гортензия. Отполированный до зеркального блеска и ни капельки не похожий на Родни. Не сомневаюсь, что модель выбирала сама Гортензия. Двигался он совершенно бесшумно и постоянно возникал у меня за спиной так неожиданно, что я пару раз чуть не заработал себе инфаркт.
Что еще хуже, Дилэнси привез с собой своего семилетнего сына Лероя. Да, он мой внук, и я могу поклясться, что Гортензия хранит верность Дилэнси (поскольку, я уверен, никто не захочет добровольно прикоснуться к ней даже пальцем), но должен признать, что, если засунуть Лероя в бетономешалку, он станет намного лучше.
Первым делом Лерой поинтересовался, не отправили ли мы Родни в металлолом (он назвал это «разрушалкой»). Гортензия фыркнула и заявила:
– Поскольку мы привезли с собой современного робота, надеюсь, Родни не будет мозолить нам глаза.
Я ничего ей не ответил, а Грейси сказала:
– Разумеется, дорогая. По правде говоря, мы решили дать Родни выходной.
Дилэнси поморщился, но промолчал – он знает свою мать.
– Может быть, начнем с того, что попросим Рембо сделать нам что-нибудь выпить, – миролюбиво проговорил я. – Кофе, чай, горячий шоколад, немного бренди…
Их робота зовут Рембо. Не знаю почему, скорее всего, потому, что имя начинается с буквы «р». По этому поводу нет никаких законов, но вы, наверное, и сами заметили, что имена практически всех роботов начинаются с буквы «р». Потому что они роботы. Как правило, их называют Роберт. Думаю, в северо-восточном коридоре миллионы роботов зовутся Робертами.
Честно говоря, я полагаю, что именно по этой причине люди перестали давать своим детям имена на букву «р». Дик или Боб, но не Роберт или Ричард. Или, например, Поузи и Труди, а не Роуз или Рут. Иногда роботы получают очень необычные имена. Я знаю трех Рутабага и двух Рамзесов. Но Гортензия единственная из моих знакомых назвала своего робота Рембо. До сих пор мне не приходилось встречать такого странного сочетания слогов, однако я не стал ее ни о чем спрашивать. Не сомневаюсь, что в объяснении прозвучало бы что-нибудь весьма неприятное.
С самой первой минуты выяснилось, что от Рембо нет никакого проку. Естественно, он запрограммирован для современного и полностью автоматизированного хозяйства Дилэнси и Гортензии. Чтобы приготовить напитки в собственном доме, Рембо нужно только нажать на соответствующие кнопки. Пусть мне объяснят, зачем нужен робот, который только и умеет, что нажимать на кнопки.
Он так и сказал своим медоточивым голосом (ничего общего с бодрым выговором Родни, в котором слышится ясно различимый бруклинский акцент):
– Нет необходимого оборудования, мадам.
Гортензия сердито вздохнула.
– Вы так и не завели роботов на кухне, дедушка?
Она вообще никак меня не называла до тех пор, пока не родился Лерой, который только и делал, что постоянно выл и визжал. Тогда я стал «дедушкой». Можете не сомневаться, она ни единого раза не произнесла моего имени – Говард. Ей совсем не хотелось демонстрировать мне, что я живой человек – или что она живой человек.
– С Родни там вполне достаточно роботов, – сказал я.
– Уж конечно, – проворчала она. – Но мы живем не в двадцатом веке, дедушка.
Я подумал: «Очень жаль». Но сказал лишь:
– А почему бы вам не запрограммировать Рембо так, чтобы он мог управляться с нашими приборами? Не сомневаюсь, что он сумеет налить, смешать и нагреть все, что необходимо.
– Естественно, сумеет, – заявила Гортензия, – но, слава богу, в этом нет необходимости. И я не собираюсь менять его программу. Так можно его испортить.
– Но если мы не будем менять программу, – дружелюбно проговорила Грейси, хотя я услышал в ее голосе нотки беспокойства, – мне придется его инструктировать, подробно объяснять ему, что следует делать. А я не умею.
– Родни может ему сказать, – вмешался я.
– Говард, мы же дали Родни выходной, – напомнила мне Грейси.
– Я знаю, но мы не станем его просить что-то делать, пусть только объяснит Рембо, каким должен быть порядок действий, а дальше он и сам справится.
– Мадам, – строгим голосом сообщил Рембо, – в моей программе нет указаний на то, что я должен выполнять приказы другого робота, в особенности более старой модели.
– Конечно, Рембо, – ласково проворковала Гортензия, – не сомневаюсь, что бабушка и дедушка и сами это понимают.
Я заметил, что Дилэнси за все время не произнес ни слова. Интересно, он вообще что-нибудь говорит в присутствии своей дорогой женушки?
– Ладно, вот как мы поступим, – сказал я. – Я попрошу Родни объяснить мне, что нужно делать, а потом передам указания Рембо.
Рембо промолчал. Даже он подчинялся Второму закону роботехники, в соответствии с которым он обязан выполнять приказы человека.
Гортензия прищурилась, и я почувствовала она с удовольствием сказала бы мне, что человек вроде меня не достоин давать указания такому замечательному роботу, как Рембо, но рудиментарные остатки чего-то человеческого заставили ее промолчать.
Однако маленький Лерой не обладал никакими квазичеловеческими ограничениями.
– Я не хочу смотреть на уродливую задницу вашего Родни. Он ничего не умеет, а если и умеет, старикан наверняка все перепутает.
Я подумал, что хорошо было бы остаться с крошкой Лероем на парочку минут и спокойно урезонить его при помощи кирпича, но материнский инстинкт подсказывал Гортензии, что не стоит оставлять любимое детище ни с каким человеческим существом ни на какое, даже самое короткое, время.
Пришлось нам вытащить Родни из шкафа, где он наслаждался собственными мыслями (интересно, о чем думают роботы, когда остаются одни?), и вступить с ним в переговоры. Было трудно. Он произносил фразу, я повторял ее, затем Рембо что-то делал, потом Родни выдавал следующее указание, и так далее.