Айзек Азимов
Солли
Солли двигалась со стороны озера, я окликнул ее и помахал ей рукой. Дело в том, что я всегда рад ее видеть. Я люблю их всех, но Солли – самая красивая, можете мне поверить.
Увидев меня, она двинулась быстрее, ничуть при этом не суетясь; она ускорила ход ровно настолько, чтобы показать, как рада меня видеть.
Я повернулся к человеку, стоящему рядом.
– Это – Солли, – сказал я.
Он улыбнулся и кивнул.
Человека привела сюда миссис Гестер. Она сказала: "Это мистер Гелхорн, Джейк. Вы помните, он писал, что хочет встретиться с вами". Но я, разумеется, ничего не помнил. У меня миллион дел на Ферме, и единственное, на что я не могу тратить время, – это почта. Для этого и была мне нужна миссис Гестер. Она живет по соседству и не надоедает мне с каждой глупостью, а самое главное, любит Солли и остальных, в отличие от многих других.
– Рад вас видеть, мистер Гелхорн, – сказал я.
– Раймонд Джордж Гелхорн, – сказал он и протянул мне руку. Он был довольно высок, на полголовы выше меня, впрочем, и шире тоже. На вид ему было вдвое меньше лет, чем мне, пожалуй, не более тридцати. У него были черные прилизанные волосы с пробором и аккуратно подстриженные тонкие усики. Скулы у него сильно выступали, и это было похоже на не очень тяжелый случай свинки. На телевидении его бы взяли на роли негодяев, поэтому я и предположил, что он не так уж плох.
– Джекоб Фолкас. Чем могу быть полезен? – сказал я.
– Если вы не возражаете, расскажите мне о Ферме, – попросил он.
Я услышал, что Солли остановилась рядом, и не глядя протянул руку. Она скользнула под нее, и ощущение твердой гладкой эмали крыла отозвалось теплом у меня в ладони.
– Приятная машина, – сказал Гелхорн.
Ну что ж, так тоже можно было сказать. Солли – автомобиль с откидным верхом, позитронным мотором Геннис-Кармтон и шасси марки Армад. У нее самые чистые и самые красивые линии, какие мне когда-либо доводилось видеть у этой модели. Вот уже пять лет, как она стала моей любимицей, и я сделал для нее все, что я только мог придумать. С тех пор как она здесь, за ее рулем не сидело ни одно человеческое существо.
Ни разу!
– Солли, – сказал я, нежно поглаживая ее. – Познакомься с мистером Гелхорном.
Ее мотор зашумел сильнее. В последнее время шум появился во всех моторах, причем смена бензина ничего не дала. На этот раз, однако, Солли быстро успокоилась.
– У вас все машины имеют имена? – спросил Гелхорн.
В его голосе звучало насмешливое изумление, а миссис Гестер не любит, когда говорят, будто посмеиваясь над Фермой. Она резко ответила: "Конечно. Ведь у каждой машины свое лицо, не так ли, Джейк? С закрытым верхом – мужчины, с открытым – женщины".
Гелхорн опять улыбался.
– И содержите вы их в разных гаражах, мадам?
Миссис Гестер негодующе закатила глаза.
– А теперь, мистер Фолкас, мне хотелось бы знать, нельзя ли нам поговорить наедине? – спросил Гелхорн.
– Тогда пойдемте по этой дороге. Там есть скамейка.
Мы направились туда. Миссис Гестер ушла. Солли неслышно двигалась за нами.
– Надеюсь, Солли не помешает вам? – спросил я.
– Нисколько. Она ведь не сможет пересказать нашу беседу?
Он засмеялся собственной шутке, поднял руку и провел ладонью по ветровому стеклу.
Солли резко увеличила скорость, и его рука отлетела назад.
– Она не привыкла к незнакомым, – объяснил я.
Мы сели на скамейку под большим дубом. Отсюда на той стороне маленького озера была видна гоночная дорожка. Было тепло, и машины гоняли вовсю, тридцать из них по крайней мере.
– Ну, мистер Гелхорн, так зачем вам нужна информация?
Но Гелхорн как раз озирался вокруг и вряд ли слышал вопрос. Наконец, повернувшись ко мне, промолвил:
– Это на самом деле поразительное место, мистер Фолкас!
– Вы можете называть меня Джейком, так мне как-то привычнее.
– Спасибо, Джейк. Сколько у вас здесь машин?
– Пятьдесят одна. Каждый год мы получаем одну или две новые. Однажды нам прислали сразу пять. И ни с одной за это время ничего не случилось. Они все в форме. Даже пятнадцатая модель Мэт-омот. Один из первых автоматов и первая машина у нас.
Милый, старый Мэтью! Он почти не покидает гараж сейчас, но ведь на то он и дедушка всех машин с позитронным мозгом. Это было еще в те дни, когда слепые, паралитики и члены правительства были единственными, кто владел автоматами. Но моим хозяином был Сэмсон Хэрридж, и у него было достаточно денег, чтобы купить автомат. Я в то время был его шофером.
Думая об этом, я чувствую себя стариком. Я-то ведь помню, что были времена, когда ни у одной машины не хватало мозгов, чтобы самой найти дорогу домой. Я управлял тогда мертвым грузом металла, которому нужна была рука человека. И каждый год эти машины убивали десятки тысяч людей.
Автоматика устранила все. Реакция позитронного мозга, конечно, быстрее человеческого, не говоря уж о том, что людям выгоднее не управлять машиной. Садишься, пробиваешь место назначения и предоставляешь везти себя куда надо.
Конечно, они раз в десять дороже обычных машин, и не многие могут позволить себе иметь их, но промышленность специализируется на выпуске автобусов-автоматов. Вы можете в любое время позвонить компании, и через минуту автобус будет у ваших дверей и довезет куда нужно. Приходится, правда, ездить с теми, кому с тобой по пути, но в этом ведь нет ничего плохого.
Сэмсон Хэрридж тем не менее приобрел собственный автомат, и я отправился поглядеть на него, как только он прибыл. Машина тогда еще не была для меня Мэтью, и я не знал, что ей предстоит в один прекрасный день стать главной на Ферме. Я знал только, что она оставит меня без работы, и ненавидел ее за это.
– Я больше не нужен вам, мистер Хэрридж? – спросил я.
– Не бойтесь, Джейк, – сказал он. – Уж не думаете ли вы, что я доверю свою жизнь этому новшеству? Вы остаетесь на своем месте.
– Но ведь она работает сама, мистер Хэрридж, – сказал я. – Говорят, что она чувствует дорогу, реагирует на препятствия, на людей, на другие машины, помнит нужные маршруты.
– Говорят… Нет! Вы все равно будете сидеть за баранкой. На всякий случай.
Забавно, как можно привязаться к машине. Скоро я уже звал ее Мэтью и тратил на нее все свободное время. Позитронный мозг работает лучше, если работает постоянно, а значит, бак надо держать полным, чтобы мотор действовал днем и ночью. Прошло немного времени, и я уже безошибочно определял, как чувствует себя Мэтью.
Хэрридж тоже по-своему любил его. Впрочем, больше любить ему было некого. Он пережил трех жен, пятерых детей и троих внуков. То, что после его смерти усадьбу превратили в Ферму для старых машин со мною во главе и Мэтью – первым ее обитателем, было естественным.
Это стало моей жизнью. Я так и не женился. Быть женатым и относиться к автоматам как следует – невозможно.
Вначале газеты над всем этим потешались, потом перестали. Есть вещи, с которыми не шутят. Может быть, вы не могли позволить себе купить автомат и, может быть, никогда не сможете, но, поверьте мне, к ним привязываешься. Они трудолюбивы, впечатлительны, и надо совсем не иметь сердца, чтобы плохо относиться к ним. Так вот и получается: если у человека есть автомат и его некому поручить, он поступает на Ферму.
Все это я объяснил Гелхорну.
– Пятьдесят одна машина, – сказал он. – Довольно большая сумма.
– Первоначальная стоимость была пятьдесят тысяч за одну, – ответил я. – Сейчас они стоят гораздо дороже: я кое-что сделал для них.
– Ферма, должно быть, требует уйму денег?
– Угадали. Прибыли она не приносит. Кроме того, налоги. Конечно, каждый прибывающий автомат чего-то стоит. Но расходы тем не менее растут.
– Вы потратили на это много лет жизни?
– Разумеется, мистер Гелхорн. Тридцать три года.
– И, по-моему, не много выиграли?
– Я? Да что вы, мистер Гелхорн! У меня есть Солли и пятьдесят других. Посмотрите на нее.
Я ухмылялся. Я ничего не мог с собой поделать. Солли была так ослепительна, что на нее было больно глядеть. Если ей случалось запылиться, она сразу же принималась за работу – на свет появлялся распылитель и разбрызгивал тергосоль по стеклу.
– Никогда не видел, чтобы автомат проделывал такое, – заметил Гелхорн.
– Еще бы, – сказал я. – Я специально установил это приспособление на наших машинах. Они всегда протирают стекло сами, и очень любят чистоту, и получают удовольствие от этой работы. У Солли я даже установил восковую трубку. Она полирует себя каждый вечер до тех пор, пока не начнет сверкать: можно бриться, глядясь в нее. Если бы наскрести денег, можно было бы установить такие штуки для всех девочек. Эти машины с открытым верхом очень тщеславны.
– Могу вам посоветовать, как наскрести эти деньги, если хотите.
– Это никогда не помешает. Но – как?
– Неужели вам не понятно, Джейк? Вы сказали, любая из этих машин стоит пятьдесят тысяч минимум. Бьюсь об заклад, большинство – даже больше шестидесяти.
– Ну и что?
– А вы не думали о продаже?
Я покачал головой.
– Я боюсь, вы меня не поняли, мистер Гелхорн. Продавать я их не могу. Они принадлежат не мне, а Ферме.
– Так ведь деньги пойдут на Ферму.
– Устав Фермы обеспечивает им постоянный уход. Машины нельзя продавать.
– А как насчет моторов?
– Не понимаю.
Гелхорн уселся поудобнее, и голос его зазвучал доверительно:
– Слушайте, Джейк. Я вам сейчас объясню. На частные автоматы, если они достаточно дешевы, большой спрос.
– Это не секрет.
– Мотор составляет девяносто пять процентов их стоимости. Так? Я знаю, где можно достать кузов, где можно продать автоматы за хорошую цену – по двадцать или тридцать тысяч за дешевую модель, и по пятьдесят-шестьдесят за лучшую. Все, что нужно мне, – это моторы. Понимаете?