Гарри Гаррисон

Давление

Напряженность внутри корабля нарастала по мере того, как снаружи увеличивалось давление, и с той же скоростью. Вероятно, это происходило потому, что Ниссиму и Альдо совершенно нечем было заняться. Времени на размышления у них было более чем достаточно. То и дело они поглядывали на манометры, тут же отводили глаза в сторону и затем вновь, будто нехотя, возобновляли эту процедуру – опять и опять. Альдо сплетал и расплетал пальцы, с досадой ощущая холодный пот на ладонях, а Ниссим курил сигарету за сигаретой. Один лишь Стэн Брэндон – человек, на котором лежала вся ответственность, – оставался спокойным и сосредоточенным. В те минуты, когда он вглядывался в показания приборов, он, казалось, полностью расслаблялся, но стоило ему протянуть руку к панели управления, как в его движениях появлялась скрытая энергия. Непонятно почему, но это раздражало его спутников, хотя ни один из них не решился бы признаться в этом.

– Манометр вышел из строя! – обескураженно воскликнул Ниссим, подавшись вперед из тугих объятий предохранительного пояса. – Он показывает нуль!

– А это ему и положено, док, так уж он устроен, – улыбнувшись, ответил Стэн. Он протянул руку к панели и перебросил тумблер. Стрелка, дрогнула, а на шкале появились новые цифры. – Единственный способ измерять подобные давления. В наружной обшивке у нас – металлические и кристаллические блоки, прочность у них у каждого своя; когда под давлением один из них разрушается, мы переключаем на следующий...

– Да, да, я знаю...

Ниссим взял себя в руки и снова глубоко затянулся. Ну, конечно же, на инструктаже им говорили о манометрах. Просто сейчас это вдруг вылетело у него из головы. Стрелка уже снова ползла по шкале. Ниссим взглянул на нее, отвел глаза в сторону, представил себе, что творится сейчас за глухими, без иллюминаторов, стенками металлического корпуса, потом снова, вопреки собственному желанию, бросил взгляд на шкалу и почувствовал, что ладони у него вспотели. У Ниссима, ведущего физика Проекта, было слишком богатое воображение.

То же самое происходило с Альдо Габриэлли, и он отдавал себе в этом отчет: он предпочел бы заняться хоть чем-нибудь, лишь бы не таращиться на шкалу и не томиться в ожидании. Темноволосый, смуглый, носатый, он выглядел как чистокровный итальянец, хотя был американцем в одиннадцатом поколении. Его репутация в области технической электроники была по меньшей мере столь же солидной, как репутация Ниссима в физике. Его считали чуть ли не гением – из-за работ по сканотронному усилению, которые революционизировали всю технику телепортации материи. Альдо испытывал страх.

«Христиан Гюйгенс» погружался во все более плотные слои атмосферы Сатурна. «Христиан Гюйгенс» – таково было официальное название корабля, но монтажники на базе «Сатурн-1» окрестили его попросту Шаром. В сущности он и был шаром – сплошной металлической сферой со стенками десятиметровой толщины и довольно небольшой полостью в середине. Его огромные клиновидные секции были отлиты на заводах Астероидного Пояса и отправлены для сборки на станцию-спутник «Сатурн-1». Здесь, на удаленной орбите, откуда открывался невероятной красоты вид на кольца и нависшее над ними массивное тело планеты, Шар приобрел свой окончательный вид. С помощью молекулярной сварки отдельные секции были соединены в сплошное, без швов, целое, а перед тем как ввести на место последний клин, внутри тщательно разместили ТМ-экраны – установку телепортации материи. После того как последняя секция была соединена с остальными, попасть внутрь Шара можно было уже только через телепортатор. Поскольку на этом сварщики с их смертоносными излучателями свое дело закончили, можно было приступать к завершающему этапу сборки. Во внутренней полости под палубой были смонтированы огромные, специально сконструированные ТМ-экраны, а на самой палубе вскоре уже громоздились запасы продовольствия, кислородный регенератор и прочая аппаратура, сделавшая Шар пригодным для жилья. Потом были установлены приборы управления, а также наружные резервуары и реактивные двигатели, которые превратили Шар в атомный космический корабль. Это был корабль, которому предстояло опуститься на поверхность Сатурна.

Восемьдесят лет назад такой корабль невозможно было построить: не были еще разработаны уплотненные давлением сплавы. Сорок два года назад его не удалось бы собрать, потому что не была еще изобретена молекулярная сварка. А еще десять лет назад нечего было и думать о сплошном, без единого отверстия корпусе – ведь именно тогда была впервые осуществлена на практике идея атомного дифференцирования вещества. Прочность металлической оболочки Шара не ослабляли ни проводники, ни волноводы. Вместо них сквозь металл проходили каналы дифференцированного вещества – химически и физически они ничем не отличались от окружающего сплава, но тем не менее способны были проводить изолированные электрические импульсы. В целом Шар был как бы воплощением неудержимо расширявшихся человеческих познаний. А с точки зрения трех людей, которых он должен был доставить на дно сатурнианской атмосферы, на глубину 20000 миль, это была тесная, наглухо закрытая тюремная камера.

Все они были подготовлены к тому, чтобы не ощущать клаустрофобии, но тем не менее они ее ощущали.

– Контроль, контроль, как меня слышите? – сказал Стэн в микрофон, потом быстрым движением подбородка переключил тумблер на прием. Несколько секунд длилась пауза, пока передаваемая лента, пощелкивая, проходила сквозь ТМ-экран и принятая лента сматывалась в его приемник.

– Один и три, – с присвистом произнес громкоговоритель.

– Это уже сигма-эффект дает себя знать, – оживился Альдо, впервые за все время оставив свои пальцы в покое. Он деловито поглядел на манометр. – Сто тридцать пять тысяч атмосфер, обычно он возникает как раз на этой глубине.

– Я бы хотел взглянуть на ленту, – сказал Ниссим, гася окурок, и потянулся к пряжке предохранительного пояса.

– Не стоит, док. – Стэн предостерегающе поднял руку. – До сих пор спуск шел гладко, но вскоре наверняка начнется болтанка. Вы же знаете, что за ветры в этой атмосфере. Сейчас мы попали в какую-то струю, и нас сносит вбок вместе с нею. Но такое везение не может продолжаться все время. Я попрошу их прислать еще одну ленту через ваш повторитель.

– Но это же секундное дело! – возразил Ниссим, однако его рука в нерешительности задержалась на пряжке.

– Раскроить себе череп можно еще быстрее, – учтиво напомнил Стэн, и, как бы в подтверждение его слов, всю громадного махину корабля вдруг яростно швырнуло в сторону и угрожающе накренило. Оба ученых судорожно вцепились в подлокотники кресел, пока пилот выравнивал крен.

– Вы отлично пророчите беду, – проворчал Альдо. – Может, вы и благословения раздаете?

– Только по вторникам, док, – невозмутимо ответил Стэн, переключая манометр с очередного раздавленного датчика на следующий, еще целый. – Скорость погружения прежняя.

– Это начинает чертовски затягиваться, – пожаловался Ниссим, закуривая новую сигарету.

– Двадцать тысяч миль до самой поверхности, док, и грохнуться об нее с разгона нам тоже ни к чему.

– Толщина сатурнианской атмосферы мне достаточно хорошо известна, – сердито заявил Ниссим. – И нельзя ли избавить меня от этого обращения – «док»?

– Вы правы, док. – Пилот повернул голову и подмигнул. – Я просто в шутку. Мы тут все в одной упряжке и все должны быть друзьями-приятелями. Зовите меня Стэн, а я буду звать вас Ниссим. А как вы, док, смотрите на то, чтобы превратиться в Альдо?

Альдо Габриэлли сделал вид, будто не расслышал. Пилот мог кого угодно вывести из себя.

– Что это? – спросил инженер, почувствовав, что по корпусу Шара вдруг побежала мелкая непрерывная вибрация.

– Трудно сказать, – ответил пилот, торопливо перебросив несколько тумблеров и проверяя по шкалам приборов, что из этого получилось. – Что-то такое снаружи – может, мы в облака вошли. Какие-то переменные воздействия на корпус.

– Это кристаллизация, – заявил Ниссим, поглядывая на манометр. – В верхних слоях атмосферы температура минус двести десять по Фаренгейту, но там, наверху, низкое давление газов препятствует их вымерзанию. Здесь давление намного больше. Надо полагать, мы проходим сквозь облака кристаллического метана и аммиака...

– А я только что потерял наш последний радар, – сообщил Стэн. – Снесло...

– Надо было нам запастись телекамерами, – сейчас бы мы могли увидеть, что там творится снаружи, – сказал Ниссим.

– Что увидеть? – переспросил Альдо. – Водородные облака с ледяными кристаллами в них? Телекамеру раздавило бы точно так же, как другие наружные приборы. Единственное, что нам действительно необходимо, – это радиоальтиметр.

– Ну, он-то работает на славу! – радостно возвестил Стэн. – Высота все еще слишком велика для отсчета, но прибор в порядке. Иначе и быть не может, он же составляет одно целое с корпусом.

Ниссим сделал несколько глотков из водопроводной трубки на подлокотнике кресла. Глядя на товарища, Альдо ощутил, что и у него вдруг пересохло во рту, и последовал примеру Ниссима. Бесконечное погружение продолжалось.

– Сколько я проспал? – спросил Ниссим, удивляясь, что, несмотря на нервное возбуждение, ухитрился все-таки заснуть.

– Несколько часов, не больше, – сообщил Стэн, – зато со смаком. Храпели, как гиппопотам.

– Жена всегда говорит: как верблюд. – Ниссим посмотрел на часы. – Слушайте, вы уже семьдесят два часа подряд бодрствуете! Вы не устали?

– Нет. Я свое наверстаю потом. Я принял таблетки да и вообще мне долгая вахта не впервой.

Ниссим откинулся в кресле и взглянул на Альдо – тот бормотал под нос числа, погруженный в решение какой-то задачи. «Никакое ощущение не может длиться бесконечно, – подумал Ниссим, – даже ощущение страха. Наверху мы оба здорово перетрусили, но это не могло продолжаться вечно».