Даль Роальд

Яд

Роалд Дал

Яд

Было, должно быть, около полуночи, когда я возвращался домой. У самых ворот бунгало я выключил фары, чтобы луч света не попал в окно спальни и не потревожил спящего Гарри Поупа. Однако я напрасно беспокоился. Подъехав к дому, я увидел, что у него горел свет -- он наверняка еще не спал, если только не заснул с книгой в руках.

Я поставил машину и поднялся по лестнице на веранду, внимательно пересчитывая в темноте каждую ступеньку -- всего их было пять, -- чтобы нечаянно не ступить еще на одну, когда взойду наверх, потом открыл дверь с сеткой, вошел в дом и включил свет в холле. Подойдя к двери комнаты Гарри, я тихонько открыл ее и заглянул к нему.

Он лежал на кровати, и я увидел, что он не спит. Однако он не пошевелился. Он даже не повернул голову в мою сторону, но я услышал, как он произнес:

-- Тимбер, Тимбер, иди сюда.

Он говорил медленно, тихо произнося каждое слово. Я распахнул дверь и быстро вошел в комнату.

-- Остановись. Погоди минутку, Тимбер. Я с трудом понимал, что он говорит. Казалось, каждое слово стоило ему огромных усилий.

-- Что случилось, Гарри?

-- Тес! -- прошептал он. -- Тес! Тише, умоляю тебя. Сними ботинки и подойди ближе. Прошу тебя, Тимбер, делай так, как я говорю.

То, как он произносил эти слова, напомнило мне Джорджа Барлинга, который, получив пулю в живот, прислонился к грузовику, перевозившему запасной двигатель самолета, схватился за живот обеими руками и при этом что-то говорил вслед немецкому летчику тем же хриплым шепотом, каким сейчас обращался ко мне Гарри.

-- Быстрее, Тимбер, но сначала сними ботинки. Я не мог понять, зачем нужно снимать ботинки, но подумал, что если он болен, -- а судя по голосу, так оно и было -- то лучше выполнить его волю, поэтому я нагнулся, снял ботинки и оставил их посреди комнаты. После этого я подошел к кровати.

-- Не притрагивайся к постели! Ради Бога, не притрагивайся к постели!

Он лежал на спине, накрытый лишь одной простыней, и продолжал говорить так, будто был ранен в живот. На нем была пижама в голубую, коричневую и белую полоску, и он обливался потом. Ночь была душная, я и сам немного взмок, но не так, как Гарри. Лицо его было мокрым, даже подушка вокруг головы была вся пропитана потом. Я подумал, что его сразила малярия.

-- Что с тобой, Гарри?

-- Крайт, -- ответил он.

-- Крайт? О Господи! Он тебя укусил? Когда?

-- Помолчи, -- прошептал он.

-- Послушай, Гарри, -- сказал я и, наклонившись к нему, коснулся его плеча. -- Мы должны действовать быстро. Ну же, говори скорее, куда он тебя укусил.

Он по-прежнему не двигался и был напряжен, точно крепился, дабы не закричать от острой боли.

-- Он не укусил меня, -- прошептал он. -- Пока не укусил. Он лежит у меня на животе. Лежит себе и спит.

Я быстро отступил на шаг и невольно перевел взгляд на его живот, или, лучше сказать, на простыню, которая закрывала его. Простыня в нескольких местах была смята, и невозможно было сказать, что было под нею.

-- Ты правду говоришь, что вот прямо сейчас на твоем животе лежит крайт?

-- Клянусь.

-- Как он там оказался? -- Этот вопрос можно было не задавать, потому что видно было, что он не валяет дурака. Лучше бы я попросил его помолчать.

-- Я читал, -- сказал Гарри, заговорив медленно, с расстановкой, выдавливая из себя слова и стараясь не двигать мускулами живота. -- Лежал на спине и читал и почувствовал что-то на груди, за книгой. Будто меня кто-то щекочет. Потом краем глаза увидел крайта, ползущего по пижаме. Небольшого, дюймов десять. Я понял, что шевелиться мне нельзя. Да и не мог я этого сделать. Просто лежал и смотрел на него. Думал, что он проползет по простыне.

Гарри умолк и несколько минут не произносил ни слова. Взгляд его скользнул по простыне к тому месту, где она прикрывала живот, и я понял, что он хотел- убедиться, не потревожил ли его шепот то, что там лежало.

-- Там была складка, -- проговорил он еще медленнее и так тихо, что я принужден был наклониться, чтобы расслышать его слова. -- Видишь, вот она. Он в нее и забрался. Я чувствовал, как он ползет по пижаме к животу. Потом он перестал ползти и теперь лежит там в тепле. Наверно, спит. Я тебя уже давно жду. -- Он поднял глаза и посмотрел на меня.

-- Как давно?

-- Уже несколько часов, -- прошептал он. -- Уже несколько, черт побери, часов. Я не могу больше не двигаться. Мне хочется откашляться.

В том, что Гарри говорит правду, не приходилось сомневаться. Вообще-то на крайта это похоже. Они ползают вокруг человеческих жилищ и любят тепло. Не похоже на него то, что он до сих пор не укусил Гарри. Если вовремя не схватить его, то он может укусить, а укус у него смертельный, и ежегодно в Бенгалии, главным образом в деревнях, они убивают довольно много людей.

-- Хорошо, Гарри, -- заговорил я, и тоже шепотом. -- Не двигайся и ничего больше не говори без надобности. Ты же знаешь -- если его не пугать, он не укусит. Сейчас мы что-нибудь придумаем.

Неслышно ступая, я вышел из комнаты и взял на кухне маленький острый нож. Я положил его в карман брюк на тот случай, если что-то произойдет, пока мы обдумываем план действий. Если Гарри кашлянет, пошевелится или сделает что-нибудь такое, что испугает змею и она его укусит, то я надрежу место укуса и высосу яд. Я вернулся в спальню. Гарри по-прежнему был недвижим, и пот струился по его лицу. Он следил за тем, как я иду по комнате к кровати, и я понял, что ему не терпится узнать, что я затеял. Я остановился возле него, обдумывая, что бы предпринять.

-- Гарри, -- сказал я, почти касаясь губами его уха, чтобы он мог расслышать мой шепот, -- думаю, что лучшее, что я могу сделать, -- это очень осторожно стянуть с тебя простыню. А там посмотрим. Мне кажется, я смогу это сделать, не потревожив змею.

-- Не будь идиотом. -- Голос его прозвучал бесстрастно. Каждое слово он произносил медленно, осторожно и чересчур мягко, и фраза не прозвучала грубо. Все, что он хотел выразить, я увидел в его глазах и в уголках его рта.

-- Но почему?

-- Она испугается света. А там темно.

-- Тогда как насчет того, чтобы быстро сдернуть простыню и сбросить змею, прежде чем она успеет укусить тебя?

-- Почему бы тебе не пригласить врача? -- спросил Гарри. Его взгляд выражал то, о чем я бы и сам мог догадаться.

-- Врача? Ну конечно. Вот именно. Сейчас вызову Гандербая.

Я на цыпочках вышел в холл, разыскал в телефонной книге номер Гандербая и попросил телефонистку побыстрее соединить меня с ним.

-- Доктор Гандербай? -- сказал я. -- Это Тимбер Вудс.

-- Хэлло, мистер Вудс. Вы еще не спите?

-- Послушайте, не могли бы вы немедленно приехать? И захватите сыворотку от укуса змеи.

-- Кто укушен? -- Вопрос был задан так резко, будто у меня выстрелили над самым ухом.

-- Никто. Пока никто. Гарри Поуп в постели, а на животе у него лежит змея и спит -- прямо под простыней.

Секунды три в трубке молчали. Потом медленно и отчетливо Гандербай произнес:

-- Передайте ему, чтобы он не шевелился. Он не должен ни двигаться, ни разговаривать. Вы понимаете?

-- Разумеется.

-- Я сейчас буду! -- Он положил трубку, и я отправился назад, в спальню. Гарри следил за тем, как я приближаюсь к нему.

-- Гандербай сейчас будет. Он сказал, чтобы ты не шевелился.

-- А что он, черт побери, думает, я тут делаю?

-- Слушай, Гарри, и он сказал, чтобы ты не разговаривал. Вообще не разговаривал. Да и я тоже.

-- Почему бы тебе тогда не заткнуться? -- Едва он сказал это, как уголок его рта быстро задергался, и продолжалось это какое-то время после того, как он замолчал. Я достал платок и очень осторожно вытер пот на его лице и шее, чувствуя, как под моими пальцами подергивается та мышца, которая служит для выражения улыбки.

Я выскользнул на кухню, достал лед из морозилки, завернул его в салфетку и принялся разбивать на мелкие кусочки. Мне не нравилось, что у него дергается уголок рта. Да и то, как он разговаривал, мне тоже не нравилось. Я вернулся в спальню и положил на лоб Гарри мешочек со льдом.

-- Так тебе будет лучше.

Он сощурил глаза и, не раскрывая рта, резко втянул в себя воздух.

-- Убери, -- прошептал он. -- У меня от этого начинается кашель. -Мышца, служащая ему для выражения улыбки, снова задергалась.

По комнате скользнул луч света. Это Гандербай повернул свою машину к бунгало. Я вышел встретить его, держа в обеих руках мешочек со льдом.

-- Как дела? -- спросил Гандербай и, не дожидаясь ответа, прошествовал мимо меня; он прошел через веранду, толкнул дверь с сеткой и ступил в холл. -- Где он? В какой комнате?

Оставив свой чемоданчик на стуле в холле, он последовал за мной в комнату Гарри. На нем были мягкие тапочки, и передвигался он бесшумно и мягко, как осторожный кот. Скосив глаза, Гарри наблюдал за ним. Дойдя до кровати, Гандербай посмотрел на него сверху впил и улыбнулся со спокойной уверенностью, кивком головы дав Гарри понять, что дело тут простое и не о чем беспокоиться, а нужно лишь положиться на доктора Гандербая. Затем он повернулся и вышел в холл, а я последовал за ним.

-- Прежде всего попытаемся ввести ему сыворотку, -- сказал он и, раскрыв свой чемоданчик, занялся необходимыми приготовлениями. -Внутривенно. Но мне нужно быть осторожным. Он не должен дрогнуть.

Мы прошли на кухню, и он прокипятил иглу. Взяв в одну руку шприц для подкожных впрыскиваний, а в другую -- небольшой пузырек, он проткнул резиновую пробку пузырька и начал набирать в шприц бледно-желтую жидкость. Потом протянул шприц мне.

-- Держите, его, пока он мне не понадобится. Он взял свой чемоданчик, и мы вернулись в спальню. Глаза Гарри были широко раскрыты и блестели. Гандербай склонился над Гарри и очень осторожно, будто имел дело с кружевом шестнадцатого века, закатал ему до локоть рукав пижамы, не пошевелив руку. Он проделал все это, не касаясь кровати.