Автор выражает свою признательность профессору Уильяму Д. Филипсу-младшему за «Историю 3714», четыреста долларов и самые лучшие и с толком потраченные десять недель из всех когда-либо проведенных мной в школе; Пэт – «Да брось ты, все получится!»; Врид – за игру в слова, в результате которой прото-Кэсерил, моргая и спотыкаясь, впервые выбрался на свет божий из глубин моего подсознания; а еще, полагаю, коммунальным службам Миннеаполиса за тот горячий душ в холодном феврале, в котором плоды первых двух позиций внезапно вступили во взаимодействие в моей голове, чтобы сотворить новый мир и всех населяющих его людей.

Глава 1

Кэсерил услышал всадников еще до того, как увидел их. Он оглянулся через плечо. Разбитая проселочная дорога у него за спиной, спускаясь по склону небольшого холма, который казался чуть ли не горой среди здешних продуваемых всеми ветрами равнин, утопала в грязи, как всегда поздней зимой в Баосии. Впереди дорогу пересекал ручей, слишком мелкий и узкий, чтобы кто-нибудь потрудился перекинуть через него мостки. Ручей бежал сверху, с объеденных овцами пастбищ на холме. Судя по тому, как быстро приближались топот копыт, позвякивание сбруи, звон бубенцов, скрип седел и эхо беззаботно перекликавшихся голосов, те, кто догонял Кэсерила, не были ни фермерами с упряжкой, ни развозчиками, неспешно ведущими в поводу своих мулов.

Из-за поворота выехала кавалькада; всадники, несколько дюжин молодых людей, скакали по двое, в полном обмундировании. Не разбойники… Кэсерил с облегчением перевел дыхание и расслабился. Разбойникам, правда, нечем было бы у него поживиться – разве что позабавились бы. Он отступил с дороги и повернулся, чтобы посмотреть на отряд.

Посеребренные кольчуги всадников, служившие скорее для красоты, чем для защиты, сверкали в лучах утреннего солнца. На голубых камзолах красовалась вышитая белая эмблема леди Весны. Серые плащи развевались на ветру, как знамена. Застегнуты они были серебряными, до блеска надраенными пряжками. Церемониальные гвардейцы, не воины. Заляпать эти одежды кровью Кэсерила они вряд ли пожелали бы.

Колонна приблизилась, и капитан, к его удивлению, вскинул руку. Всадники резко остановились, ехавшие в хвосте наскочили на тех, кто скакал впереди. Старый конюх отца Кэсерила, увидев такое, был бы оскорблен в лучших чувствах и разразился бы горестными причитаниями. Мальчишки. Впрочем, ему до них дела нет.

– Эй, ты, старина! – окликнул Кэсерила капитан, перегнувшись через луку седла остановившегося рядом знаменосца.

Кэсерил, хотя и был на дороге один, чуть не обернулся в поисках того, к кому относились эти слова. Похоже, его приняли за местного крестьянина, идущего на рынок или еще по каким делам. Впрочем, таковым он, должно быть, и выглядел в своих поношенных, облепленных грязью башмаках и дешевых разномастных одежках, наверченных поверх друг друга для защиты от холодного, пронизывающего до костей юго-восточного ветра. И за каждую из этих грязных тряпок Кэсерил был благодарен всем богам годового цикла. Подбородок его покрывала двухнедельная щетина. Да уж, только «эй, ты!» к нему и обращаться. Капитан оказался еще довольно вежлив. Но… почему «старина»?

Капитан указал вперед, на перекресток дорог, и спросил:

– Это путь на Валенду?

Когда это было?.. Кэсерил задумался, подсчитывая в уме пролетевшие годы, и сам поразился. Семнадцать лет! Семнадцать лет назад он в последний раз проезжал по этой дороге, отправляясь не на парад, а на настоящую войну, в свите провинкара Баосии. Хотя и уязвленный тем, что пришлось трястись на мерине, а не гарцевать на боевом жеребце, он был исполнен тогда такого же тщеславия, самонадеянности и гордости, как эти юнцы, взирающие сейчас на него свысока. «Сегодня я был бы рад даже ишаку, пусть и пришлось бы подбирать ноги, чтобы не волочились по грязи». И Кэсерил, оглянувшись на солдат, улыбнулся, ничуть не сомневаясь, что в карманах роскошных мундиров у большинства из них лежат весьма тощие кошельки.

Всадники морщили носы, словно от него воняло. Перед Кэсерилом им нечего было стесняться – это не лорд и не леди, вольные щедро осыпать их милостями; наоборот, рядом с ним они сами чувствовали себя аристократами. И взгляды, которые он на них бросал, вероятно, казались им восхищенными.

Кэсерил испытывал искушение направить отряд по неверному пути, к какому-нибудь коровнику, или на овечью ферму, или еще куда-нибудь – куда там ведет эта дорога. Однако шутить с церемониальной гвардией Дочери накануне Дня Дочери не стоило. Людей, собравшихся под священными военными стягами, сложно заподозрить в обладании таким качеством, как чувство юмора, а Кэсерил вполне мог еще столкнуться с ними, поскольку сам шел в тот же город. Он прочистил горло, которое ему не приводилось напрягать, обращаясь к людям, со вчерашнего дня.

– Нет, капитан. Дорога на Валенду отмечена каменным указателем, это примерно в паре миль впереди.

Когда-то, во всяком случае, было так.

– Вы сразу узнаете это место.

Кэсерил высвободил из-под плаща руку и показал вперед. Пальцы ему, правда, выпрямить так и не удалось – словно когтистой лапой взмахнул, а не рукой. В застывшие, негнущиеся суставы тут же голодным зверем впился холод, и Кэсерил поспешно спрятал руку обратно в складки теплой накидки.

Капитан кивнул широкоплечему знаменосцу, который, уложив древко знамени на согнутую в локте руку, пальцами другой начал копаться в кошельке в поисках монетки помельче. Наконец он выловил парочку и извлек их на свет. Тут лошадь под ним дернулась, и монета – золотой реал, не медная вайда – выскользнула из его руки и упала в грязь. Он глянул ей вслед с ужасом, но тут же взял себя в руки и сделал равнодушное лицо. Спешиться и рыться в поисках ее в грязи под взглядами своих товарищей он не мог – ведь он же не нищий крестьянин, каким, на его взгляд, был Кэсерил. И знаменосец вздернул подбородок, ожидая в качестве утешения, что Кэсерил сейчас на потеху всем бросится за нежданным подарком судьбы в чавкающую жижу.

Вместо этого тот поклонился и произнес:

– Пусть столь же щедрое благословение леди Весны осенит вас, молодой господин, сколь щедры оказались вы сами по отношению к бездомному бродяге.

Если бы юный солдат отличался большим умом, он заметил бы насмешку в словах Кэсерила, и тот получил бы хороший удар плеткой по лицу. Но это было маловероятно, судя по быкообразной внешности гвардейца, ибо таковая редко предполагает наличие разума, не уступающего мощностью мускулатуре. Лишь капитан раздраженно скривился, но ничего не сказал, только покачал головой и жестом приказал колонне двигаться дальше.

Если знаменосец был слишком горд, чтобы копаться в грязи, то Кэсерил для этого слишком устал. Он подождал, пока проедет багажный обоз, затем обслуга, и только когда скрылись из виду замыкавшие отряд мулы, с трудом наклонился и выловил маленькую искорку из студеной воды, набравшейся в след от лошадиного копыта. Шрамы на спине болезненно натянулись. «О боги! Я действительно двигаюсь, как старик!» Он выдохнул и выпрямился, чувствуя себя скрюченным столетним дедом. Или дорожной грязью, которую оставляет за собой Отец Зимы, когда покидает мир, – подсохшей сверху, но жидкой внутри.

Он протер монету – маленькую, хоть и золотую – и достал свой пустой кошелек. Уронил тонкий металлический диск в голодный кожаный рот и услышал одинокое звяканье. Затем вздохнул, спрятал кошелек. Теперь разбойникам снова есть чем поживиться. Появилась причина опасаться. Он вышел на дорогу и задумался о своей новой ноше. Почти не ощутимой. Почти. Золото. Искушение для слабых, утомительная обуза для мудрых… чем оно было для того здоровенного волоокого знаменосца с неомраченным раздумьями челом, смущенного своей случайной щедростью?

Кэсерил окинул взглядом однообразный пейзаж. Ни деревьев, ни других укрытий было не видать, только редкие кусты, голые ветви которых казались на солнце серыми, росли по берегам протекавшей неподалеку речушки. Единственным более или менее пригодным убежищем была заброшенная ветряная мельница, стоявшая на холме слева от дороги. Крыша ее провалилась, крылья сломались и сгнили. Но… хоть что-то.

Кэсерил свернул налево и начал взбираться на холм. Не холм – пригорок по сравнению с теми горами, что он преодолел неделю назад. Подъем, однако, отнимал последние силы, и Кэсерил чуть не повернул обратно. Ветер здесь задувал сильнее, толкал в грудь, свистел над землей, вороша серебристо-соломенные пучки высохшей прошлогодней травы. Кэсерил укрылся от жестокого ветра внутри мельницы и, держась за стену, с трудом поднялся по шаткой скрипучей лестнице наверх. Выглянув в окошко, он увидел внизу на дороге скачущего обратно всадника. Не гвардеец – кто-то из слуг. В одной руке он сжимал поводья, а в другой держал здоровенную дубину. Хозяин послал, дабы вытрясти из бродяги нечаянно утраченный золотой? Всадник скрылся из виду, но через несколько минут появился снова, явно пребывая в недоумении. Он остановился у грязного ручейка и привстал на стременах, оглядывая пустынные окрестности. Затем, разочарованно покачав головой, пришпорил коня и ускакал вслед за отрядом.

Кэсерил вдруг заметил, что смеется. Было так странно и непривычно, что плечи его сотрясаются не от холода, не от жалящих ударов плетью, не от страха. И не менее странным было ощущение в душе пустоты, отсутствия… чего? Разрушительной зависти? Страстей? Желаний? Он не хотел больше следовать за солдатами, он не хотел вести их за собой. Не хотел быть их частью. Он смотрел теперь на все эти шествия и парады, как смотрят на глупые скоморошьи игрища на рыночной площади.

«Боги, как же я устал! И голоден».

До Валенды осталось еще с четверть дня пути, а там он сможет разменять у ростовщика свой золотой реал на более ходовые медные вайды. Сегодня ночью, с благословения леди, он будет спать на постоялом дворе, а не в сарае. Купит себе горячей еды, побреется, примет ванну…

Кэсерил отвернулся от окна, и когда глаза привыкли к царившему вокруг полумраку, он вдруг увидел, что внизу, на каменном полу, лежит человек. От ужаса у него перехватило дыхание, но почти сразу же он понял, что живой человек не может лежать в столь неестественной позе. А мертвецов Кэсерил не боялся. Ни мертвецов, ни причины их смерти, какой бы она ни была. Да…