Елена Арсеньева

 Проклятие Гиацинтов

И, не готовый ни к чему такому,

                                                   Борис Пастернак.

Случайности носят иной раз характер роковых. С другой стороны, есть люди, которые пресерьезно уверяют, будто случайностей в принципе не бывает и все, что с нами происходит, предопределено свыше и заранее там (где и находится это самое «свыше») запланировано. То есть «кирпич ни с того ни с сего никому и никогда на голову не свалится». И в каку-бяку ты ногой не вступишь. И расфуфыренный «мерс» («Лексус», «Хонда», «Ауди», «Роллс-Ройс», «копейка», нужное подчеркнуть) тебя не обрызгает с ног до головы, проносясь мимо с недозволенной скоростью, когда ты стоишь на перекрестке, а кругом страшнейший ливень и лужи до колен. И пьяный до безобразия бомжара ни с того ни с сего не произнесет сакраментальное словцо, означающее женщину легкого поведения (на «б» начинается, на «мягкий знак» кончается), проходя мимо тебя, и ты долго будешь гадать, нечаянно он это брякнул, а может, свое восхищение выражал, но самое главное: откуда он знает, что ты — ну, эта… из пяти букв, последняя — мягкий знак…

Нет, нашу героиню не обрызгал расфуфыренный «мерс». И какой-то там бомжара не дал ей соответствующего определения. Ей всего-навсего разбила нос «Газель», причем в самом деле совершенно случайно.

«Газель» — это машинка такая, типа, грузовичишко, производства завода «ГАЗ», поэтому «Газелью» называется, а вовсе не потому, что она легко— и быстроходная, словно горная козочка. Говорят, у нее — у «Газели», а не у газели, конечно, — теперь будет передний привод… может, кто-то знает, что это за штука такая, но писательница Алёна Дмитриева не знала, а впрочем, это не имеет к случившемуся никакого отношения. А имеет отношение нижеследующее.

Алёна Дмитриева шла в свой любимый спортзал в ДК имени Свердлова. Это название, конечно, анахронизм, то есть полный исторический писец, выражаясь более понятно, но куда деваться, знатный земляк, поэтому в городе Нижнем Новгороде — Нижнем Горьком тож — имеет место быть и ДК им. этого самого как бы Свердлова, и скверик, где торчит его бюст, и даже дом его папы на главной улице, где некогда родился сам Свердлов, или кто там имеется в виду под этой партийной кличкой? Впрочем, сей пассаж также не имеет к предмету нашего повествования никакого отношения.

Вернемся же к Алёне.

Итак, она шла в спортзал, вернее, почти бежала, потому что опаздывала… в последнее время хронический цейтнот сделался ее обычным состоянием, и она как раз об этом и думала, когда ей пришлось притормозить, чтобы обойти «Газель», которая стояла крайне нелепо — почти перегородив тротуар. Нет, все понятно — дорога ремонтировалась, «Газель» просто вынуждена была на тротуар влезть, чтобы не мешать проезжавшим мимо авто, но зато она интенсивно мешала теперь пешеходам: им было тесно и неудобно, приходилось соблюдать очередность, мимо машины протискиваясь, к тому же водитель из кабины вышел и сел на столбик декоративной ограды, вытянув ноги и еще больше сузив и без того неширокий кусок тротуара. Может, ему доставляло удовольствие наблюдать, как пешеходы в спешке то перепрыгивают через его дурацкие ноги, то перешагивают нелепо, словно журавли на болоте… Пассажир, остававшийся в кабине и сидевший, выставив локоть в открытое окошко, тоже, похоже, происходящим наслаждался.

Алёна, впрочем, не собиралась нахалам этого позволять. Она вообще обладала очень развитым классовым чувством, которое в таких революционных ситуациях сильно обострялось. Поэтому она посмотрела на весельчака-водилу так, что тот почему-то немедленно ноги подтянул. И она прошла мимо совершенно спокойно и даже с чувством собственного достоинства.

Это очень не понравилось человеку, сидевшему в кабине, и он что-то буркнул вслед нашей героине. «Что-то» в данном случае — эвфемизм. Слово состояло из пяти букв, начиналось на «б», заканчивалось на «мягкий знак» и было синонимимично понятию «неприличная женщина». В это время Алёна уже миновала грузовичок и находилась как раз позади его кузова. Она возмущенно обернулась, готовая ответить подобающим образом, — и получила сильнейший удар в лицо, на миг ослепнув и онемев от боли.

«Кто?! За что?!» — вспыхнула мысль — и растворилась в одном мучительном сто-о-оне…

На самом деле никто и ни за что. И Алёна поняла это буквально через полминуты, когда смогла разлепить веки, склеенные слезами. Просто тент кузова позади «Газели» порвался. Причем уже давно. Лоскут с тяжелой пряжкой болтался под ветром туда-сюда, а порыв ветра, когда мимо проходила Алёна, оказался особенно силен. Итак, лоскут взлетел — и пряжка въехала в нос нашей героине, которая так не вовремя оглянулась. А почему она оглянулась, спрашивается?! Да потому, что ее оскорбили! Ее же оскорбили — и она же получила по физиономии.

И где после этого справедливость на свете?

— Да чтоб вы сдохли! — выкрикнула она сквозь слезы, имея в виду сама не зная, что или кого. Ее пожелание предназначалось и шоферу, который не заботился о своей машине и держал ее в таком травмоопасном состоянии, и тому, кто незаслуженно облаял ее, и самому рваному тенту, и его привольно мотающемуся лоскуту, и пряжке, и боли, и крови, которой она теперь захлебывалась, и слезам, лившимся неостановимо.

— Да что ж ты, девушка, такая злыдня?! — возмущенно завопил кто-то рядом, и Алёна смогла открыть глаза. Рядом с ней стояла маленькая толстенькая бабуля в белой панамке, которая резко вызвала в Алёниной памяти детский сад, и дачу, и летнюю жару, и ромашковый луг, и солнце, которое слепило глаза, вышибая слезы…

Да нет, это боль слепила глаза! Алёна сердито смахнула слезные капли рукой и торопливо выхватила из сумки пачку одноразовых платочков. Прижала к носу один, второй — и немедленно почувствовала себя лучше, во всяком случае, зрение чуть прояснилось. Она увидела прохожих, которые спешили миновать проклятущую «Газель», не обращая на окровавленную Алёну никакого внимания. Для этой высокой женщины в ярко-алой блузке, для полусонной девушки, для парня в бандане и черных очках и еще какого-то угрюмого молодого человека ее словно бы не существовало! Они прошествовали мимо, даже не взглянув на нее, даже не спросив, что случилось. Словно каждый день им встречались посреди дороги знаменитые (ну, пусть даже не знаменитые, что это вообще меняет?!) писательницы-детективщицы (а Алёна была именно писательницей-детективщицей) с окровавленными лицами.

Однако если она ощутила мгновенное страдание от такого вопиющего проявления человеческого равнодушия, то в следующую секунду получила огромную порцию внимания к своей персоне — и даже с переизбытком.

— Убила! Ты его убила! — раздался вопль, и водитель «Газели», только что беззаботно сидевший на столбике ограды, вдруг кинулся к Алёне с кулаками и криком: — Он мертвый!

Писательница наша отпрянула, водитель пролетел мимо — и нелепо распростерся на земле. Почему-то ноги его не держали. «Пьяный, что ли?!» — изумленно подумала Алёна, глядя в спину упавшему. Впрочем, он немедленно вскочил. Глаза его и в самом деле блуждали, как у пьяного, а лицо являло из себя картину самых раздирающих чувств: ошеломления, ярости, ужаса… Утерев рукавом пыль с лица (его угораздило угодить в кучку мусора, наметенную каким-то ретивым дворником… звучит фантастически, однако, честное слово, ретивые дворники еще существуют в природе, хоть и в небольшом количестве — сущие единицы не вывелись, как класс, и не вымерли, как динозавры!), он нашарил взглядом своих побелевших глаз Алёну и кинулся было на нее с кулаками, как вдруг перед ней мелькнуло что-то синее и серое, какие-то широкие плечи, сильные руки, мужественные (другого слова в данной ситуации не подберешь) лица появились…

— Лежать! — рявкнул чей-то столь же мужественный бас, и Алёна увидела, что водитель вновь распростерт на земле, а на его спине утвердилась невыразимо мужественная нога в высоком солдатском ботинке. Обладатель ноги представлял собой широкоплечего молодого человека в милицейской форме, бритоголового и с несколько свернутым влево носом. Возможно, обладатель носа увлекался боксом и получил крепкий хук справа на товарищеском матче. Возможно, матч был не слишком товарищеский, да и вообще, не матч это был, а схватка не на жизнь, а на смерть с целой толпой нарушителей общественного порядка. А вполне вероятно, что он просто шел мимо какой-нибудь «Газели», а у нее был порван сзади тент, и вот подул ветер…

Ну, и тому подобное. Интересно знать, что сталось бы с водителем той «Газели»?

Впрочем, этому тоже не слишком повезло. Он продолжал лежать лицом вниз, с заломленными руками, карманы его были вывернуты, а из них извлечено удостоверение, и сейчас обладатель мужественной ноги, плеч и носа мужественным голосом читал:

— Смешарин Павел Андреевич… — И хохотнул презрительно: — Нашел фамилию, тоже мне! Ничего тут нет смешного! Ты что ж это делаешь, Смешарин?! С цепи сорвался — женщин избивать средь бела дня? Она тебе кто, жена? — Он смерил взглядом Алёну, потом шофера — и со знанием дела покачал головой: — Нет, она тебе не жена, сразу видно. Тогда что ж ты хулиганишь?

— Да я ее, эту ведьму, пальцем не тронул! — глухо провыл Смешарин, который по-прежнему лежал, зарывшись в землю носом. — Не трогал я ее! Пусть хоть сама скажет!

— Не стыдно ли тебе, Смешарин? — вопросил Боксер, вдавливая водилу в землю еще сильнее. — Женщину оскорблять — разве можно?

— Не женщина она, а ведьма! — донеслось почти невнятное. — Я ее и пальцем не тронул, а она… — Тут он поперхнулся перстью земной и закашлялся.

— Пожалуйста, разрешите ему встать, — поспешно сказала Алёна, которой в принципе не чужды были самые лучшие человеческие чувства. — Он меня и правда не бил. Я сама… то есть не сама, меня вот эта штука по лицу хлестнула.