КШИШТОФ БОРУНЬ
ПРЕЖДЕ, ЧЕМ УМРУ…
(Радиосценарий)
Действующие лица:
Узник.
Первый священник.
Второй священник.
Начальник тюрьмы.
Действие происходит в тюрьме: в камере смертников и в коридоре.
Шаги двух человек — часового и священника — в металлических переходах галерей и в коридорах отдаются гулким эхом, перекрывая остальные тюремные звуки. Вначале очень далекие, постепенно они приближаются, становятся все громче. Слышен звон ключей, щелчок, скрип тяжелой металлической двери. Потом — шаги одного человека, входящего в камеру. Скрип закрываемой двери. Тишина.
Священник(неуверенно). Ты звал меня, сын мой…
(Скрип койки. Узник встает.)
Узник. Да…
Священник. Ты хотел исповедаться?..
Узник(поспешно). Нет… То есть… да.
Священник. Я вижу, ты сомневаешься…
Узник(нервозно). Скажите, святой отец, вы действительно не имеете права… никому говорить о том… что услышите от меня?
Священник. Тайна исповеди свята.
Узник. А если… Я хочу кое-что сказать вам… Просить…
Священник. Любое признание или просьба, о которых священник слышит на исповеди, остаются тайной. Слушаю тебя, сын мой.
Узник. А если это будет не исповедь? Я давно перестал верить…
Священник. Понимаю тебя, сын мой. Просто ты хочешь перед смертью сбросить с себя тяжелое бремя… Не опасайся, твое признание в любом случае останется тайной. А веришь ты сам или нет — что ты об этом знаешь?!
Узник. О, не думайте святой отец, что меня обуял страх перед карой, которая меня постигнет через одиннадцать часов… Это лишь мгновение. Я не верю ни в кару, ни в награду после смерти. И даже не жалею о том, что убил… Если б я мог начать жизнь заново, я сделал бы то же самое. Не смотрите на меня так… Может быть, после того, что я скажу, вы поймете… Для меня смерть — конец всего. Можно даже сказать — освобождение. Однако в том-то и дело, что это совсем не конец… при этом остаются нерешенными некоторые проблемы… Уйти из жизни, даже не попытавшись хоть что-нибудь сделать, было бы преступлением, несоизмеримо большим преступлением… нежели то… вы сделаете то, о чем я вас попрошу?.. Вы можете поклясться, что сделаете это?
Священник. Клянусь, я сделаю все возможное, дабы исполнить ваши желания. Особенно если… это может предотвратить зло.
Узник. Не торопитесь клясться. А если то, чего я от вас хочу, будет не в полном согласии с законом?
Священник. С законом?
Узник. Не бойтесь. Это не принесет вреда никому, наоборот — огромную пользу, просто неизмеримую… для всех…(резко меняет тон и тему). Вы знаете, на чем основывается механизм побуждений и эмоций?
Священник(застигнутый врасплох). Механизм чего?
Узник. Я имею в виду философское обоснование таких психических явлений, как агрессивность, страх, восприятие приятного и неприятного… Вы имеете хотя бы малейшее представление, какие физические и химические процессы сопутствуют этому?
Священник(безмерно удивленный). Не понимаю… Какое отношение… Ведь вы предлагали…
Узник(прерывает его). Все в порядке. Я еще не сошел с ума. Это было что-то вроде… скажем, испытания, проверки — не обманываете ли вы меня. Не будем закрывать глаза на тот факт, что я вам тоже не верю. Я имею на это право… да, пожалуй, и обязан. Кто знает? А ведь я вынужден вам все сказать… У меня нет другого выхода. Просто я выбираю меньшее из зол, точнее — меньшую вероятность, что буду обманут… Я не хочу вас обижать. Но пусть все будет ясно… Знаю, что и вы не можете мне доверять. Имею ли я право требовать, чтобы вы, не зная, о чем идет речь, сделали то, что я скажу? Я прекрасно понимаю. Нельзя слепо верить. Особенно убийце.
Священник. Не в этом дело… Вы говорили о расхождении с законом…
Узник. Вы отказываетесь… Это можно было предвидеть. Я напрасно забиваю вам голову…..
Священник. Я не говорил, что отказываюсь. А вдруг вы сказали правду и речь идет о предотвращении преступления?.. Но если бы я мог взвесить, как поступить, если бы я знал факты…
Узник(после недолгого молчания). То, что вы говорите, понятно и разумно — мне этого достаточно… Я вам скажу(его голос начинает дрожать). Вы имеете право знать… И может быть, вы проклянете ту минуту… когда захотели узнать правду… Так как потом уже не будет выбора…
Священник. Думаю, с божьей помощью всегда можно отыскать правильный путь… А если это облегчит твою совесть…
Узник. Дело не во мне… Вы не поняли… Дело в том что груз, о котором вы говорите, придется нести вам самому…
Священник. Вера помогает нести тяжелейший груз… Уже не раз случалось…
Узник(прерывает его). Вы уверены, что нас никто не подслушивает?
Священник. Абсолютно. Я здесь уже шесть лет. Начальник тюрьмы — глубоко верующий человек… высокоморальный…
Узник. Это не относится к делу… Начальник может не знать. Есть способы… Единственная надежда — что до этого никто не додумается. Если я решился на этот разговор, то лишь потому, что никто даже и не подозревает… По крайней мере, так можно думать по ходу следствия и судебного разбирательства. Впрочем… у меня уже нет выбора…(решительно). Слушайте(шепотом). Речь идет о доме. Точнее, о бараке… Полтора часа езды на автомобиле… Где?.. Об этом потом, если вы согласитесь… Барак старый, деревянный. В радиусе трех километров никто там не живет. Когда-то я снял этот барак, якобы под мастерскую… Хозяину назвался чужим именем, а так как я был в парике, темных очках, загримированный, то он не мог узнать меня на фотографиях в газетах. Так вот… Я хочу, чтобы вы… этот барак… сожгли.
Священник. Что?!
Узник. Развалюха стоит меньше, чем я заплатил, когда ее снимал. Хозяин не будет в убытке.
Священник. Но…
Узник. Ясно, что вы этого не сделаете, если не узнаете, зачем. И, наверное, будет недостаточно сказать, что в этом бараке находятся материалы, которые должны быть уничтожены. Об этом вы наверняка догадаетесь сами. Это нужно сжечь… Иначе… если они попадут в человеческие руки… (все более нервозно). Случится непоправимое! Не смотрите на меня так! Я знаю, что вы ничего не понимаете. Но я не преувеличиваю. Скорее, стараюсь говорить осторожно… Если бы я рассказал все как есть, вы сочли бы меня сумасшедшим…
Священник(нетерпеливо). Скажите, наконец, в чем дело?!
Узник(с трудом). Хорошо. Конечно, я должен сказать… О том, к чему могут привести эксперименты, не знал никто. Только Анна Брок, Мартенсберг и я. И у меня не было выбора…
Священник. Ради бога, в чем дело? Какие эксперименты?
Узник(спокойно). Понимаю — следствие и суд классифицировали это как классическое убийство на почве “треугольника”… Я-де был не только ассистентом и секретарем Анны Брок, но и ее любовником. И когда появился Мартенсберг, я оказался “на мели” и поэтому насыпал в рюмки яд… Я не возражал, когда следователь, а затем и прокурор уцепились за эту версию. Это был шанс… что они не доберутся до истины. И они действительно пошли по ложному следу. Вы — первый, кто узнал правду… До вас знали только одно: что Анна Брок-ученый с мировым именем, лауреат Нобелевской премии в области биофизики, Мартенсберг — известный потентат электронной промышленности, председатель “Эльбио”. И что я — убийца — был обязан своим жертвам всем: образованием, положением, счетом в банке… Судьи сочли это обстоятельством отягчающим, но второстепенным. В действительности же это было вопросом не второстепенным, а основным! Анна никогда не была моей любовницей. Я был моложе на двадцать лет, но это не имеет значения. Просто… у меня была девушка. Правда, я поссорился с ней именно из-за того, что она заподозрила меня в связи с Анной, не хотела верить, что я целые ночи занят в лаборатории… Но так было на самом деле…
Священник. А Мартенсберг?
Узник. Это совсем другое. Он действительно делал все, чтобы вскружить Анне голову. Так она легче могла стать его слепым орудием. Из-за него я превратился в убийцу. Но дело не в ревности. Я не мог допустить, чтобы он реализовал свои планы…(с возрастающим напряжением). Это было чудовищно! Ведь она не была мне безразлична. Анна долгие годы была моим другом, опекуном, чуть ли не матерью… У меня все время перед глазами эти последние минуты… Она подняла рюмку и улыбнулась мне… Я думал, что не выдержу… сломлюсь. Но она сказала: “За наш общий успех!”. Это решило все. Я глядел, как она пьет… И, наверное, был страшен. Должно быть, потому Мартенсберг и обратил на меня внимание. Поэтому он так быстро сообразил, что к чему, когда почувствовал боль. Быстро связался с секретаршей… Я не успел ему помешать… Но самой страшной была та минута, когда Анна поняла… Она посмотрела на меня… Полный удивления, вопрошающий взгляд… Мог ли я убить только Мартенсберга? Я знал — если она останется в живых… все будет потеряно… Я… не хотел… а ведь… не мог иначе!..(в отчаянии) Вы меня понимаете?
Священник. Пытаюсь понять… Но ничто не может оправдать преступления, убийства! Нарушить божью заповедь!.. Нет! Любое преднамеренное убийство, пусть даже и обусловленное высшими соображениями, остается смертным грехом. Не нам оценивать справедливость этих слов…
Узник. А кому?
Священник. Когда мы ставим свою волю выше воли бога…
Узник(прерывает). Так ведь можно доказать, что я был исполнителем воли божией. Но не в этом дело. Дело в том, что иного пути не было… Я в этом совершенно уверен. Я долго размышлял. Искал иного решения. И не нашел… Оба они должны были погибнуть. Именно тогда, когда уже я знал, что другого выхода нет, я снял этот барак. Хотел сделать там тайник… Чтобы потом, после того, что должно было случиться, выждать и посмотреть, не обнаружит ли полиция материалов, над которыми работали мы с Анной. Если бы это произошло, я все отдал бы на откуп прессе, придал бы делу всеобщую огласку. Это был второй вариант… Альтернатива. Несравнимо худшая, но выбора не было. Так или иначе, я обратился бы в полицию. Я и не собирался бежать!
