Борунь Кшиштоф
Прежде, чем умру
Кшиштоф Борунь
Прежде, чем умру...
(Радиосценарий)
Действующие лица:
Узник.
Первый священник.
Второй священник.
Начальник тюрьмы.
Действие происходит в тюрьме: в камере смертников и в коридоре.
Шаги двух человек - часового и священника - в металлических переходах галерей и в коридорах отдаются гулким эхом, перекрывая остальные тюремные звуки. Вначале очень далекие, постепенно они приближаются, становятся все громче. Слышен звон ключей, щелчок, скрип тяжелой металлической двери. Потом - шаги одного человека, входящего в камеру. Скрип закрываемой двери. Тишина.
Священник (неуверенно). Ты звал меня, сын мой... (Скрип койки. Узник встает.)
Узник. Да...
Священник. Ты хотел исповедаться?..
Узник, (поспешно) Нет... То есть... да.
Священник. Я вижу, ты сомневаешься...
Узник (нервозно). Скажите, святой отец, вы действительно не имеете права... никому говорить о том... что услышите от меня?
Священник. Тайна исповеди свята.
Узник. А если... Я хочу кое-что сказать вам... Просить...
Священник. Любое признание или просьба, о которых священник слышит на исповеди, остаются тайной. Слушаю тебя, сын мой.
Узник. А если это будет не исповедь? Я давно перестал верить...
Священник. Понимаю тебя, сын мой. Просто ты хочешь перед смертью сбросить с себя тяжелое бремя... Не опасайся, твое признание в любом случае останется тайной. А веришь ты сам или нет - что ты об этом знаешь?!
Узник. О, не думайте святой отец, что меня обуял страх перед карой, которая меня постигнет через одиннадцать часов... Это лишь мгновение. Я не верю ни в кару, ни в награду после смерти. И даже не жалею о том, что убил... Если б я мог начать жизнь заново, я сделал бы то же самое. Не смотрите на меня так... Может быть, после того, что я скажу, вы поймете... Для меня смерть - конец всего. Можно даже сказать - освобождение. Однако в том-то и дело, что это совсем не конец... при этом остаются нерешенными некоторые проблемы... Уйти из жизни, даже не попытавшись хоть что-нибудь сделать, было бы преступлением, несоизмеримо большим преступлением... нежели то... вы сделаете то, о чем я вас попрошу?.. Вы можете поклясться, что сделаете это?
Священник. Клянусь, я сделаю все возможное, дабы исполнить ваши желания. Особенно если... это может предотвратить зло.
Узник. Не торопитесь клясться. А если то, чего я от вас хочу, будет не в полном согласии с законом?
Священник. С законом?
Узник. Не бойтесь. Это не принесет вреда никому, наоборот - огромную пользу, просто неизмеримую... для всех... (резко меняет тон и тему). Вы знаете, на чем основывается механизм побуждений и эмоций?
Священник (застигнутый врасплох). Механизм чего?
Узник. Я имею в виду философское обоснование таких психических явлений, как агрессивность, страх, восприятие приятного и неприятного... Вы имеете хотя бы малейшее представление, какие физические и химические процессы сопутствуют этому?
Священник (безмерно удивленный). Не понимаю... Какое отношение... Ведь вы предлагали...
Узник (прерывает его). Все в порядке. Я еще не сошел с ума. Это было что-то вроде... скажем, испытания, проверки - не обманываете ли вы меня. Не будем закрывать глаза на тот факт, что я вам тоже не верю. Я имею на это право... да, пожалуй, и обязан. Кто знает? А ведь я вынужден вам все сказать... У меня нет другого выхода. Просто я выбираю меньшее из зол, точнее - меньшую вероятность, что буду обманут... Я не хочу вас обижать. Но пусть все будет ясно... Знаю, что и вы не можете мне доверять. Имею ли я право требовать, чтобы вы, не зная, о чем идет речь, сделали то, что я скажу? Я прекрасно понимаю. Нельзя слепо верить. Особенно убийце.
Священник. Не в этом дело... Вы говорили о расхождении с законом...
Узник. Вы отказываетесь... Это можно было предвидеть. Я напрасно забиваю вам голову...
Священник. Я не говорил, что отказываюсь. А вдруг вы сказали правду и речь идет о предотвращении преступления?.. Но если бы я мог взвесить, как поступить, если бы я знал факты...
Узник (после недолгого молчания). То, что вы говорите, понятно и разумно - мне этого достаточно... Я вам скажу (его голос начинает дрожать). Вы имеете право знать... И может быть, вы проклянете ту минуту... когда захотели узнать правду... Так как потом уже не будет выбора...
Священник. Думаю, с божьей помощью всегда можно отыскать правильный путь... А если это облегчит твою совесть...
Узник. Дело не во мне... Вы не поняли... Дело в том, что груз, о котором вы говорите, придется нести вам самому...
Священник. Вера помогает нести тяжелейший груз... Уже не раз случалось...
Узник (прерывает его). Вы уверены, что нас никто не подслушивает?
Священник. Абсолютно. Я здесь уже шесть лет. Начальник тюрьмы - глубоко верующий человек... высокоморальный...
Узник. Это не относится к делу... Начальник может не знать. Есть способы... Единственная надежда - что до этого никто не додумается. Если я решился на этот разговор, то лишь потому, что никто даже и не подозревает... По крайней мере, так можно думать по ходу следствия и судебного разбирательства. Впрочем... у меня уже нет выбора... (решительно). Слушайте (шепотом). Речь идет о доме. Точнее, о бараке... Полтора часа езды на автомобиле... Где?.. Об этом потом, если вы согласитесь... Барак старый, деревянный. В радиусе трех километров никто там не живет. Когда-то я снял этот барак, якобы под мастерскую... Хозяину назвался чужим именем, а так как я был в парике, темных очках, загримированный, то он не мог узнать меня на фотографиях в газетах. Так вот... Я хочу, чтобы вы... этот барак... сожгли.
Священник. Что?!
Узник. Развалюха стоит меньше, чем я заплатил, когда ее снимал. Хозяин не будет в убытке.
Священник. Но...
Узник. Ясно, что вы этого не сделаете, если не узнаете, зачем. И, наверное, будет недостаточно сказать, что в этом бараке находятся материалы, которые должны быть уничтожены. Об этом вы наверняка догадаетесь сами. Это нужно сжечь... Иначе... если они попадут в человеческие руки... (все более нервозно). Случится непоправимое! Не смотрите на меня так! Я знаю, что вы ничего не понимаете. Но я не преувеличиваю. Скорее, стараюсь говорить осторожно... Если бы я рассказал все как есть, вы сочли бы меня сумасшедшим...
Священник (нетерпеливо). Скажите, наконец, в чем дело?!
Узник (с трудом). Хорошо. Конечно, я должен сказать... О том, к чему могут привести эксперименты, не знал никто. Только Анна Брок, Мартенсберг и я. И у меня не было выбора...
Священник. Ради бога, в чем дело? Какие эксперименты?
Узник (спокойно). Понимаю - следствие и суд классифицировали это как классическое убийство на почве "треугольника"... Я-де был не только ассистентом и секретарем Анны Брок, но и ее любовником. И когда появился Мартенсберг, я оказался "на мели" и поэтому насыпал в рюмки яд... Я не возражал, когда следователь, а затем и прокурор уцепились за эту версию. Это был шанс... что они не доберутся до истины. И они действительно пошли по ложному следу. Вы - первый, кто узнал правду... До вас знали только одно: что Анна Брок - ученый с мировым именем, лауреат Нобелевской премии в области биофизики, Мартенсберг - известный потентат электронной промышленности, председатель "Эльбио". И что я - убийца - был обязан своим жертвам всем: образованием, положением, счетом в банке... Судьи сочли это обстоятельством отягчающим, но второстепенным. В действительности же это было вопросом не второстепенным, а основным! Анна никогда не была моей любовницей. Я был моложе на двадцать лет, но это не имеет значения. Просто... у меня была девушка. Правда, я поссорился с ней именно из-за того, что она заподозрила меня в связи с Анной, не хотела верить, что я целые ночи занят в лаборатории... Но так было на самом деле...
Священник. А Мартенсберг?
Узник. Это совсем другое. Он действительно делал все, чтобы вскружить Анне голову. Так она легче могла стать его слепым орудием. Из-за него я превратился в убийцу. Но дело не в ревности. Я не мог допустить, чтобы он реализовал свои планы... (с возрастающим напряжением). Это было чудовищно! Ведь она не была мне безразлична. Анна долгие годы была моим другом, опекуном, чуть ли не матерью... У меня все время перед глазами эти последние минуты... Она подняла рюмку и улыбнулась мне... Я думал, что не выдержу... сломлюсь. Но она сказала: "За наш общий успех!". Это решило все. Я глядел, как она пьет... И, наверное, был страшен. Должно быть, потому Мартенсберг и обратил на меня внимание. Поэтому он так быстро сообразил, что к чему, когда почувствовал боль. Быстро связался с секретаршей... Я не успел ему помешать... Но самой страшной была та минута, когда Анна поняла... Она посмотрела на меня... Полный удивления, вопрошающий взгляд... Мог ли я убить только Мартенсберга? Я знал - если она останется в живых... все будет потеряно... Я... не хотел... а ведь... не мог иначе!.. (в отчаянии) Вы меня понимаете?
Священник. Пытаюсь понять... Но ничто не может оправдать преступления, убийства! Нарушить божью заповедь!.. Нет! Любое преднамеренное убийство, пусть даже и обусловленное высшими соображениями, остается смертным грехом. Не нам оценивать справедливость этих слов...
Узник. А кому?
Священник. Когда мы ставим свою волю выше воли бога...
Узник (прерывает). Так ведь можно доказать, что я был исполнителем воли божией. Но не в этом дело. Дело в том, что иного пути не было... Я в этом совершенно уверен. Я долго размышлял. Искал иного решения. И не нашел... Оба они должны были погибнуть. Именно тогда, когда уже я знал, что другого выхода нет, я снял этот барак. Хотел сделать там тайник... Чтобы потом, после того, что должно было случиться, выждать и посмотреть, не обнаружит ли полиция материалов, над которыми работали мы с Анной. Если бы это произошло, я все отдал бы на откуп прессе, придал бы делу всеобщую огласку. Это был второй вариант... Альтернатива. Несравнимо худшая, но выбора не было. Так или иначе, я обратился бы в полицию. Я и не собирался бежать!
