Хорхе Луис Борхес

Джералд Хэрд «Страдание, биология и время»

В начале 1896 года Бернард Шоу назвал Фридриха Ницше несостоявшимся академиком, который по рукам и ногам связан суеверным культом Возрождения и классиков («Our Theatres in the Nineties» [1], том второй, страница 94). Одно бесспорно: чтобы сделать свою эволюционистскую гипотезу о Сверхчеловеке доступной эпохе Дарвина, Ницше пришлось отыскать ее в источенной временем книге, представляющей собой неуклюжую пародию на все Sacred Books of the East [2] разом. Он не словом не заикается об анатомии или психологии будущего биологического вида, полностью ограничиваясь его моралью, которую, страшась настоящего и будущего, отождествляет с моралью Цезаря Борджиа и викингов [3].

Возможность дальнейшей эволюции нашего сознания времени – вероятно, центральная тема книги. Хэрд полагает, что у животных подобное сознание полностью отсутствует: их непрерывное, органическое существование принадлежит чистому настоящему. Это давняя гипотеза, уже Сенека формулировал ее в одном из последних писем к Луцилию: Animalibus tantum quod brevissimum est in transcursu datum praesens… [4] Она преобладает в теософской литературе. Рудольф Штейнер приравнивает неподвижные минералы к трупам, бессловесные растения – к спящим, секундную сосредоточенность животных – к беззаботности мечтателя, перед которым мелькают разрозненные обрывки. В третьем томе своего замечательного «Философского словаря» Фриц Маутнер пишет: «Кажется, животные наделены лишь смутным предощущением временной последовательности и протяженности. Напротив, человек – особенно если он еще и психолог новейшей школы – может различать во времени два ощущения, которые разделяет одна пятисотая секунды». В посмертно изданной книге Гюйо – «La genese de l'idee de temps» [5], 1890 – есть несколько похожих пассажей. Успенский («Tertium Organum» [6], глава девятая) встречает проблему во всеоружии риторики, утверждая, будто мир животных – двухмерный и они не в состоянии воспринять куб или шар. Любой угол для них – движение, последовательность во времени… Подобно Эдварду Карпентеру, Лидбетеру или Данну, Успенский провидит эпоху, когда человеческий разум откажется от линейного, последовательного времени и будет воспринимать мироздание по-ангельски, sub specie aetemitatis.

К тому же выводу, перемежая изложение жаргоном то психиатрии, то социологии, приходит и Хэрд. Или думает, что приходит. В первой главе книги он допускает особую разновидность времени – неподвижное время, которое мы попросту пересекаем. Трудно понять, то эта незабываемая мысль всего лишь метафора, отрицающая космическое, единообразное время Ньютона, то автор буквально имеет в виду сосуществование прошлого, настоящего и будущего. В последнем случае (не преминул бы отметить Данн) неподвижное время вырождается в пространство, задача перемещения потребовала бы иного времени…

То, что наши понятия о времени эволюционируют, кажется вполне вероятным и, может быть, даже неизбежным. А вот то, что подобная эволюция может осуществиться внезапно, представляется мне у автора легковесной добавкой и напоминает искусственную стимуляцию.

Примечания

1

«Наша сцена 90-х годов» (англ.).

2

Священные книги Востока (англ.).

3

Однажды (в «Истории вечности») я уже брался перечислять и приводить все варианты доктрины Вечного Возвращения, сформулированные до Ницше. Та безуспешная попытка лишний раз подчеркнула краткость моей памяти и человеческой жизни. К уже цитировавшимся могу сегодня прибавить лишь одно свидетельство – отца Фейхоо («Всемирное критическое обозрение», том 4, рассуждение 12). Он, как и Томас Браун, возводит упомянутое учение к Платону и формулирует его так: «Среди платоновых бредней была и такая, что по истечении великого века (как он назвал ту протяженность времени, спустя которую все созвездия после бесконечных круговращений должны возвратиться на прежнее место и к прежнему строю) все на свете должно повториться, иными словами, на просцениуме мира должны вновь появиться прежние лицедеи, представляя те же события, вновь давая существование людям, животным, растениям и камням и, в зависимости от того, кем они были в предшествовавшие столетия – существами одушевленными или неодушевленными, проходя через те же положения, те же происшествия, те же превратности случая, которые уже пережили в предыдущем существовании». Эти слова относятся к 1730 году, позже они будут повторены в томе LVI Библиотеки испанских писателей. Перед нами – астрологическое обоснование Возвращения.

Платон в «Тимее» утверждает, будто семь планет, поравнявшись друг с другом, вернутся в исходную точку, но не выводит из этого гигантского круга, что история повторится буквально во всех деталях. Тем не менее Лучилио Ванини заявляет: «Ахилл снова отправится воевать Трою; возродятся древние обряды и верования; история человечества повторится вновь; в сегодняшнем нет ничего, не бывшего прежде, и впредь будет только то, что уже было; но все это лишь в целом, а не так, как у Платона, в подробностях». Эти слова написаны в 1616 году; Бертон ссылается на них в четвертом разделе третьей части своей книги «The Anatomy of Melancholy». Фрэнсис Бэкон («Essay», LVIII) допускает, что по истечении платоновского года расположение созвездий приведет к тем же предустановленным следствиям, но отрицает неизбежное повторение тех же самых индивидов.

4

Животным дано только самое краткое и быстро пролетающее (время) – настоящее (лат., перевод С. Ошерова).

5

«Происхождение идеи времени» (франц.).

6

«Третье измерение» (нем.).