Жан-Пьер Андревон
Лицо
— На Венере…
— На Венере?
— Да, на Венере, именно на Венере. Если опуститься на ее поверхность, если ступить на пески Венеры, там, оказывается, вовсе не так жарко, как думали в те времена, когда в ее атмосферу засылали автоматические станции, которые разлаживались, прежде чем им удавалось спуститься достаточно низко и выяснить климатические условия на уровне почвы.
— Четыреста градусов?
— Да, четыреста по Цельсию, но только в средних слоях, там, где атмосфера плотнее всего, солнечное тепло аккумулируется в этой открытой оранжерее в триста километров толщиной. Но ниже, у самой почвы, не выше трехсот-четырехсот метров…
— В туннеле Форсайта?
— …на узкой полосе поверхности шириной примерно в двести километров, которая охватывает всю планету и проходит приблизительно через полюсы да, туннель Форсайта, — там довольно умеренная температура. Тридцать, сорок градусов — ну, как на Земле, в Манхаттене в середине лета.
— Это благодаря ветру, да?
— Да, это благодаря ветру, благодаря постоянному урагану, который возникает из-за соприкосновения масс горячего воздуха солнечной стороны и холодного воздуха стороны, погруженной в тень.
— Это гигантский ветровой туннель…
— Это гигантский ветровой туннель, заполненный вечным потоком воздуха, летящего со скоростью триста километров в час. Ветер защищает его и от холода, и от жары, которые царят выше, всего в нескольких сотнях метров. Но ты же все это знаешь…
— Да, я знаю все это. Я слышал это по радио, видел по телевизору, я читал об этом в газетах, в журналах, в книгах, в твоей книге: в туннеле Форсайта, в биосфере туннеля Форсайта удалось провести изучение микроэкологии. Растения, бактерии, амебы и даже черви…
— Да, даже черви, которые никогда не видели звезд, потому что никогда не покидают глубин песка: они копошатся в нем и там они защищены от ветра, который все время перекатывает дюны и который швырнул бы их в небо или расплющил бы о скалы. Экология туннеля Форсайта — это хрупкий ансамбль, и трудно сказать, ведет ли эта жизнь непрерывную битву с ветром или же, наоборот, его вечное всеприсутствие помогает ей. В туннеле Форсайта существуют мхи, лишайники, грибы — в общем, все виды таллофитов, которым удается прорасти на скалах. Они остаются неподвижными в этом вихре. Там есть даже миниатюрные папоротники, а еще — странствующие сосудистые растения, они никогда не касаются почвы, они рождаются, растут, воспроизводятся и умирают в атмосфере, пока ветер мчит их со скоростью трехсот километров в час, а их микроскопические тонкие корни плавают среди частиц песка и пыли, принесенных со всей остальной планеты.
— Растения, несколько беспозвоночных. Это значит…
— Немного воды в этой песчаной почве и немного кислорода и азота, которые циркулируют под слоем углекислого газа.
— Это значит…
— Да, жизнь. На Венере. На планете, которую считали смертоносной, пока не высадились на ней.
— И ты высадился на ней…
— Да, я высадился на ней. И я видел жизнь на этой кипящей и ледяной планете, где не видно ни Солнца, ни звезд, где не видно ничего, кроме желтых и рыжих струй ветра, который вечно дует, и воет, и стонет.
— И там, на Венере, ты нашел…
— Да, на Венере. Но ты же знаешь это наизусть. В туннеле Форсайта. Где еще это могло быть? Но ты же знаешь все это…
— Я ничего не знаю. Я слушаю тебя.
— Сволочь этот ветер.
— Что ты сказал?
— Сволочная сволочь этот ветер.
— Ты повторяешься, старина.
— И ветер тоже повторяется. Он только и делает, что повторяется. За десять метров ничего не видно. С меня хватит. Я отказываюсь. Вернемся.
— Нет, не вернемся. Это же моя поездка, черт побери! Единственная поездка для меня! Я ведь пе метеоролог. И не эколог, и нс вулканолог, и не геолог… И не военный! Я…
— Да-да, я знаю. Ты археолог, палеонтолог, антрополог и еще дюжина всяких «ологов». Но я скажу тебе одну вещь: я все спрашиваю себя — какого черта ты здесь делаешь? Я все спрашиваю себя-на кой черт в эту третью венерианскую экспедицию впихнули археолога, палеомашинолога… ну, короче говоря, такую бесполезную фигуру, как ты? Что ты надеешься найти на этой проклятой планете? Храм? Город, погребенный в песках? Полчища скелетов, которые приветливо помашут нам рукой за ближайшим поворотом? Да ведь яснее ясного, что в этом мире так же пусто, как у тебя в голове, бедняга! Всякая нечисть, бактерии, простейшие, черви — это пожалуйста, этого сколько угодно! Но какая-нибудь форма разумной жизни? Ах, оставьте! Это же пустые мечты, старина! Ты просто мечтаешь!
— Ты действительно мечтал об этом?
— Да, я действительно мечтал об этом. И продолжаю мечтать. Несмотря на все.
— А в тот день на Венере?
— В тот день…
— Я мечтаю. Ну ладно… так дай мне домечтать до конца. Это моя поездка. Мы должны проехать сорок километров. А мы не сделали и тридцати. Так что замолчи, разберись со своими педалями, рукоятками, указателями, циферблатами, радиолокаторами — и вперед! А философствовать тебя никто не просит.
— Он еще говорит — философствовать! Ничего себе философия… Ты хоть видишь, куда мы ввалились? В щебень по самые глаза. А что если этот проклятый песок залезет туда, куда ему не следует — в трансмиссию, в карбюраторы, вообще в мотор? Мы так и будем сидеть тут, пока не сдохнем, понял!
— И вовсе нет. За нами придет второй «скарабей», ты это знаешь не хуже меня. Постой-ка! Поверни чутьчуть вправо… Там что-то вроде трещины в скале. По-моему, я видел в ней растения. Жизнь тут легче всего развивается в углублениях — ветер так быстр, что у него даже нет времени их засыпать. Да, вот тут… Придержи-ка… Гм… Нет, ничего особенного. Ладно, двинулись. Я соберу еще зелени чуть дальше.
— Как? Еще? Ну, нам остается только найти гденибудь здесь кусок антрекота, и вечером можно будет соорудить недурное рагу.
— Ты сегодня полон остроумия, дорогой полковник.
— А ты полон надежд. По-моему, вся эта поездка — чистое бросание денег на ветер, если хочешь знать. Ты представляешь, сколько на эту сорокакилометровую прогулочку пойдет кислорода, воды и горючего?
— Не знаю и плевать на это хотел. Ах как ужасно! Можно подумать, что все эти деньги тянут из твоего кармана…
— Погоди-ка! Сильный отраженный импульс, двести метров слева… Их, конечно, тянут не из моего кармана, а из кармана всех налогоплательщиков, но я тоже налогоплательщик, и ты, и Теодор, и Пьер. Осторожнее! Сейчас тряхнет.
— Давай переваливай… Так что это за эхо? Утес?
— Ну, во всяком случае, каменный обрыв. Сейчас мы его увидим. И там ты сможешь набрать сколько угодно мха.
— А, вон он, я его вижу. Прямо впереди. Очень маленькая антиклиналь. Приближайся поосторожнее., Что?.. А это что еще за номер?!
— Где?
— Вон… Видишь столб, который торчит… Можно подумать… Да нет! Подвинь машину еще чутьчуть… Господи! Майк!
— И вот тут вы его нашли?
— Да, как раз тут. Просто столб около метра высотой и сантиметров сорок в диаметре. Он торчал над слегка наклоненной каменной стенкой метров тридцати или сорока в длину, а высотой метра три. Сначала я в этих вихрях песка ничего не разобрал, но когда мы подъехали совсем близко…
— Ну, Форстер?
— Что?
— Что ты об этом скажешь?
— Что я скажу? Ты ждешь чего-нибудь вроде «я не верю своим глазам»? Ну так вот, я вполне верю своим глазам. Но прежде всего я верю моему сердцу, моей интуиции, моим мечтам, если хочешь. И чудеснее всего, что это только начало. Совсем скромное начало. Но завтра… но в следующем месяце, но в следующем году… Кто знает, что мы теперь найдем!
— Да… Извини меня, старина.
— Что?
— Я говорю — извини меня. За то, что я поставил на тебе крест, и что рычал на тебя, и что заставлял заниматься всякой ерундой…
— Да брось ты, чудак. Ну какая теперь разница? Какая разница? Я выиграл, ты понимаешь? Я был прав. Ты понимаешь? Против всех! Знаешь, как трудно было добиться, чтобы меня включили в эту экспедицию? Ты даже не представляешь себе, сколько было хлопот: писать доклады, осаждать канцелярии, собирать комиссии, и убеждать, и убеждать… Вплоть до президента! И в ответ на все я слышал: «Дорогой Фостер Бонниуэлл, да, па Венере, в туннеле Форсайта, есть жизнь. Это несомненно. Но жизнь еще не означает разум, не правда ли?» Ну, пусть. Теперь это все неважно. Все позади, когда они увидят это…
— Да. Но что надо сейчас сделать? Я сообщу на базу?
— Нет. Погоди. Я хочу сначала посмотреть.
— Ты хочешь выйти?
— Да, я сейчас выйду.
— Только не отключайся. На таком ветру…
— Не беспокойся. Я хорошенько закреплюсь. Придвинься еще немного и развернись так, чтобы встать вдоль скалы. Любой ветер разобьется о тяжесть «скарабея». Да и вообще я быстро. Я только хочу…
— Что?
— Потрогать. Я только хочу ее потрогать.
— Ну, давай поскорее. Долго стоять нельзя. Люк может занести песком. И болты…
— Я все сделаю быстро. То есть… я постараюсь все сделать быстро.
— И ты вышел?
— Да, я вышел в венерианскуго бурю. Я кое-как вскарабкался в моем металлическом скафандре на скалу. Кабели прочно связывали меня с разведывательным вездеходом. Пять кабелей: два — управляющих движениями рук, еще два — движениями ног, и один, укрепленный на поясе. И трубки подвода и отвода воздуха. Самый настоящий скафандр! Но чтобы передвигаться в туннеле Форсайта, такая экипировка необходима. И всего на несколько метров. И всего на несколько минут… Когда я добрался до гребня, я вышел из-под защиты «скарабея», и мне показалось, что ветер сейчас оторвет мне голову. Я прижался к каменному столбу. Мне казалось, что я его обнимаю. Я смог провести руками по поверхности камня. Это было что-то вроде…
