Владимир Возовиков
Река не может молчать
На черном плесе реки гулко ударил сом, вскрикнула спросонья птица в прибрежном тростнике, и старый кабан, пробиравшийся к воде, замер на тропе, часто втягивая воздух узенькими кратерами ноздрей. Он слышал, как по сухой камышине пробежала мышь, как с тоненьким скрипом точили сладкий стебель куги острые зубы ондатры и редко шлепал по сырому илу бродяга-лягушонок. Старого секача мало тревожили привычные звуки ночи, и все же маленькие глаза его сверкнули в темноте желтыми сверчками и мохнатые уши настороженно обратились в одну сторону.
Неизвестный зверь крался в темноте наперерез секачу, все отчетливее доносилось его глуховатое урчание и тяжелый, уверенный ход. Хозяину прибрежных троп не понравилось чужое вторжение, и он злобно фыркнул, предупреждая непрошеного гостя. Но тот не убавил хода, не изменил пути, и тогда зверь, наклонив мощный клин головы – так, чтобы клыки мгновенно вошли в тело противника, – ринулся вперед… Внезапно пахнуло бензином, горьким железом и пугающим запахом человека. Черная туша отринула от близкой угрюмой тени, ринулась в тальники, не разбирая дороги…
– Вот бурдюк пустой, чуть не врубил в скат, – ругнулся водитель машины рядовой Оганесов, напряженно смотревший в узкий, слабо светящийся экран прибора ночного видения.
– Кого это вы? – так же негромко спросил сидящий рядом офицер.
– Да кабана, товарищ старший лейтенант… Поддеть нас, кажется, собирался, – видно, за чужого зверюгу броник принял.
Старший лейтенант Плотников недоверчиво покосился на солдата, прильнул к бронестеклу, пытаясь что-либо рассмотреть впереди. Узкий проход в темной, сплошной стене тростника выводил к широкой речной заводи, у недалекого берега вода тускло отсвечивала. Двигатель работал почти бесшумно, и Плотников слышал шелест мелкой осоки и сонное чмоканье ила под широкими скатами бронированного вездехода.
С легким плеском вода расступилась под машиной, вездеход осел, качка и толчки пропали, на экране прибора ночного видения лежала ровная желтоватая гладь залива. Вездеход держался на плаву, едва касаясь скатами речного дна.
– Глуши, – приказал старший лейтенант водителю и, обернувшись к безмолвно сидевшим позади разведчикам, коротко бросил: – Маты – на борт…
Неслышно откинулась броневая крышка люка, и разведчики один за другим выскользнули наружу. Толстые камышовые маты, снопы речной травы, клубки моха и водорослей были приготовлены с вечера и запрятаны у берега в тростниках. Оставалось накрыть ими выступающую над водой броню машины, замаскировать ствол пулемета под вывернутую с корнем старую ольху – и боевая машина превратится с виду в обычный плавучий островок, каких немало тащит река.
Осторожно выбравшись наружу, Плотников огляделся. Вода с черными омутами теней, в которых дрожали звезды, была неподвижной. Вторжение машины в ночную жизнь речных обитателей прошло незаметно. Поблизости кормился утиный выводок, слышались шорохи, писки, взмахи молодых крыльев, журчание процеживаемой в клювах воды. Кажется, глушь дикая, а между тем в трехстах метрах ниже по течению реку пересекала линия переднего края, где каждый квадратный метр водного зеркала, прибрежных зарослей и холмов просматривался в ночные прицелы. Высокая стена тростника хорошо укрывала погруженную в воду машину, и все же Плотников опасливо пригибался, устраиваясь на верхней броне. Двое разведчиков в водонепроницаемых костюмах осторожно подводили к борту плетеные «ковры», Плотников наклонился, ухватил ближний за край, помогая солдатам втащить его на борт. Позади, сопя, трудились еще двое. Чей-то сапог глухо стукнул о стальной корпус, и по воде прошел легкий гул.
– После учений – три наряда вне очереди, – зло прошептал командир отделения сержант Дегтярев, работавший за спиной Плотникова.
Никто не отозвался. Пока солдаты маскировали башенку под куст ира, Плотников ощупью нашел под «ковром» перископы, прорезал над ними отверстия.
– У нас готово, товарищ старший лейтенант, – шепотом доложил сержант.
– Все в машину, – распорядился Плотников.
Верхнюю броню он покинул последним, осторожно задраив крышку люка, облепленную сверху густым, вязким илом.
Качнулась черно-желтая полоса воды на экране, медленно потекла навстречу. Глубина впитывала осторожные вздохи двигателя, на середине залива водитель заглушил его. Речное течение мягко понесло островок туда, где русло пересекала невидимая линия, разделяющая войска двух сторон.
Заглушая внутреннюю тревогу, Плотников негромко спросил сержанта:
– Так где прикажете отбывать три наряда вне очереди? На кухне или, быть может, полы продраить в казарме?
– Виноват, товарищ старший лейтенант, – смущенно пробормотал командир отделения разведчиков. – Не знал я, что вы стукнули.
– Чего уж там «виноват»! Виноват действительно был я. Однако и вы не безгрешны: права на три наряда у отделенного вроде бы нет. Один, уж так и быть, отстою – попрошусь на воскресенье дежурным по части, а три – шалишь: жаловаться буду. – И, улыбаясь в темноте, добавил: – Хорошо, что виновник-то знающий оказался. А попадись вам хотя бы вон Чехов – отработал бы небось все три безропотно. Так, Чехов?
– Не знаю, – смущенно отозвался один из разведчиков.
– Зря. Уставы положено знать. Ну и выполнять, разумеется.
Сержант Дегтярев, кряжистый, хмуроватый ворчун, беспокойно ерзал на сиденье. Лучше бы уж поругал откровенно – пусть даже при солдатах. Только ругаться Плотников, кажется, не умел. И разговора он больше не возобновлял – машина с разведчиками приближалась к ничейной полосе.
Даже великие реки перестали быть непреодолимым препятствием для воюющих армий. Но когда в бою наступает равновесие сил, обе стороны ищут естественные рубежи, способные хоть как-то обезопасить войска от внезапного удара. Вот почему реки и теперь довольно часто становятся той ничейной полосой, что разделяют «противников». Так и произошло на учениях; когда «восточные» уже не могли больше наступать, а «западные» еще не имели сил перейти к серьезным контратакам, река легла между ними разделяющим рубежом. Лишь в одном месте, огибая широкую, холмистую возвышенность, она круто уходила в расположение «западных» и, пробежав несколько километров голубой рокадой, возвращалась на линию переднего края. Почти вся широкая излучина ее оставалась в руках «западных», представляя собой великолепный плацдарм.
Подразделение, где служил Плотников, действовало на стороне «восточных». И когда командир вернулся под вечер из штаба, его озабоченный вид сразу насторожил Плотникова.
– Нынче один хороший разведчик может стоить полка, во всяком случае усиленного батальона, – многозначительно заговорил капитан. – Приказано через час доложить план засылки в ближний тыл «западных» разведгруппы. Задача – установить время и место переправы. По сути, это время начала наступления «противника». Так-то вот, Алексей Петрович…
Плотников был новичком в разведподразделении. Четыре месяца назад он еще «командовал» комсомольской организацией отдельного батальона, а едва принял разведвзвод, новая забота свалилась. Ушел на повышение замполит, и капитан, помня о прежней должности Плотникова, сказал ему: «Придется вам, Алексей Петрович, взять пока на себя „комиссарские“ обязанности – нового замполита нам скоро не обещают. За взвод ответственности с вас не снимаю, тем более что и заместитель у вас надежный, но политработу попрошу считать главным занятием…»
Словом, и командиром-то Алексей не успел себя почувствовать всерьез, однако капитан по всякому сложному делу приглашал его на совет. Он словно показывал Плотникову, что готов с ним делить на равных полноту ответственности за людей, за оценку их достоинств, и это казалось необычным. Потому что был ротный упрям, властолюбив и крут, возражения выслушивал с немалым трудом и не скрывал этого. Его недолюбливали, но самого капитана такое обстоятельство вроде ничуть не расстраивало. Оттого, видно, многих удивляло, что ротный ни разу не упрекнул Алексея за его врожденную мягкость, за комсомольскую привычку беседовать, советоваться, спорить с солдатами и сержантами с откровением и страстностью равного. Быть может, капитан заметил, что разведчикам нравились в старшем лейтенанте простота и доступность и ни один из них не позволял себе переступить границы воинской субординации в обращении с Плотниковым.
…То, что капитан теперь первым вызвал Плотникова, не удивило самого Алексея. Следовало выбрать подходящих для задания разведчиков, и капитан ждал совета. Плотников начал было перечислять вслух немногих «свободных» солдат и сержантов, но командир роты нетерпеливо перебил:
– Алексей Петрович! Кого послать – решим после. Главное – как послать?
Неожиданный вопрос смутил Алексея.
«Как послать?..» Попробуй сообрази, когда каждый метр близ реки простреливается кинжальным огнем. Прибрежные тростники?.. Но не родился еще человек, способный двигаться в тростниках бесшумно.
Плотников, сидя над картой, ушел в созерцание голубой жилки и все больше понимал: другой дороги, кроме реки, в тыл «противника» не существует…
– А может, не группу, одного пошлем? – спросил он. – Оденем как надо, замаскируем под вид кочки – и вплавь вдоль берега…
Глаза капитана повеселели.
– Это уже мысль. О реке я сам думал. Значит, другого выхода у нас действительно нет. Только пошлем именно группу на плавающей машине.
По дороге в штаб учений капитан неожиданно сказал:
– Группу придется возглавить вам, Алексей Петрович.
Плотников сдержанно кивнул, понимая теперь смысл вопроса капитана. Опытный комроты знал: человек легче сделает то, до чего додумался сам. Но почему капитан выбрал именно его, Плотникова? Конечно, на такое задание должен пойти офицер, но ведь был как раз не занят другой взводный командир, куда более опытный.
Алексею было неведомо, что несколько позже о том же спросит капитана старший начальник, и в ответ на недоуменное «почему?» «сухарь»-ротный ответит:
