Джеймс Блиш

Аргументы совести

I

Каменная дверь с шумом захлопнулась. Это было отличительным знаком Кливера: как бы ни была тяжела дверь, как бы ни была она хорошо подогнана, ничто не мешало ему заходить с грохотом, который напоминал о Страшном Суде. И ни одна планета во вселенной не обладала атмосферой достаточно плотной и насыщенной влагой, чтобы приглушить этот грохот. Даже Лития.

Руиз-Санчес продолжал читать. Суетливым пальцам Кливера потребуется еще немало времени, чтобы расстегнуть комбинезон, а между тем, проблема остается. Впервые эта проблема возникла еще в 1939 году, но за прошедшее с тех пор столетие Церкви так и не удалось разрешить ее. Она была дьявольски запутанной (это удачно подобранное прилагательное служило ее официальным определением). Даже роман, который давал ключи к ее решению был занесен в Список книг запрещенных Католической Церковью и Его Преподобие, Отец Рамон Руиз-Санчес был допущен к нему только благодаря заслугам его монашеского Ордена. Едва слыша возню и невнятное бормотание в холле, он перевернул страницу. Повествование разворачивалось перед ним, становясь с каждым словом все более запутанным, более зловещим, более непостижимым:

«… и Магравиус знал от соглядатаев, что Анита прежде уже совершила двойное святотатство с Мишелем, vulgo[1] Церулариуса, пожизненного наставника, который хотел обольстить Евгениуса. Магравиус угрожал отдать Аниту на поругание Сулле, настоящему дикарю (и предводителю банды из двенадцати наемников, Сулливанцев), который желал свести Фелицию с четырьмя землекопами Грегориусом, Лео, Вителиусом и Макдугалиусом, если она не уступит ему, а также не обманет Гонуфриуса, исполняя по его требованию супружеские обязанности. Анита, которая утверждала, что получала кровосмесительные предложения со стороны Иеремии и Евгениуса...» — Здесь он снова запутался и покорно вернулся назад. Иеремия и Евгениус были? Ах да, с самого начала они были «братскими любовниками», состоявшими в самом отдаленном кровном родстве как с Фелицией, так и с Гонуфриусом — а тот несомненно был первым злодеем и мужем Аниты. Кажется именно Магравиус восхищался Гонуфриусом, кого раб по имени Маритиус понуждал домогаться Аниты и, казалось, делал это по желанию самого Гонуфриуса. Это, однако, стало известно Аните через ее камеристку Фортиссу, которая в это время, или, когда-то до этого, была гражданской женой самого Маритиуса и родила ему детей — так что все случившееся нужно было оценивать с предельной осторожностью. Нельзя было забывать и о том, что первоначальное признание Гонуфриуса было сделано под пыткой — и хотя наверняка добровольно, но, тем не менее, под пыткой. По предположению Отца Уэра взаимоотношения между Фортиссой и Мауритисом были даже более неясными, хотя, конечно, его соображения могли подтвердиться если учесть публичное покаяние Суллы после смерти Каникулы, которая была да, это было верно — второй женой Мауритиса. Нет, его первой женой; он никогда не женился на Фортиссе законно. Здесь его смутило именно вожделение Магравиуса к Фелиции после смерти Джилии.

— Рамон, помоги мне! — вдруг крикнул Кливер. — Я запутался и — и плохо себя чувствую.

Иезуит-биолог встревоженно встал. Такого от Кливера он еще не слышал.

Физик сидел на сплетенном из тростника пуфе из которого, под тяжестью его тела выдавливался набитый внутрь мох. Он почти выбрался из своего комбинезона из стекловолокна и, хотя шлем уже был снят, побледневшее лицо было мокрым от пота. Его пальцы неуверенно тянули замок заклинившей молнии.

— Поль! Почему же ты сразу не сказал что болен? Ладно, оставим разговоры, легче от них не станет. Что случилось?

— Точно не знаю, — тяжело дыша сказал Кливер и оставил молнию в покое. Руиз-Санчес стал возле него на колени и начал осторожно высвобождать замок. — Бродил по джунглям в поисках новых залежей пегматита — я все время думаю о том, что возможно именно здесь будет построен опытный завод по производству трития, поэтому нужно, чтобы поблизости было как можно больше сырья.

— Боже упаси, — тихо сказал Руиз-Санчес.

— Да? Как бы то ни было я ничего не нашел. Несколько ящериц, кузнечики все как обычно. Потом я налетел на похожее на ананас растение и одна из его игл проколола комбинезон и угодила в меня. Как будто ничего страшного, но — Но ведь мы носим комбинезоны не для развлечения. Давай осмотрим рану. Ну, вытяни ноги, я стяну ботинки. Куда тебя укололо — ого. Выглядит отвратительно. Не ожидал. Чтонибудь еще беспокоит?

— Саднит во рту, — пожаловался Кливер.

— Скажи, а-а, — скомандовал иезуит. Когда Кливер открыл рот, стало очевидно, что его жалобу можно было назвать преуменьшением года. Слизистая оболочка его рта была усеяна безобразными и несомненно болезненными язвами, их края были так отчетливы, как будто их вырезали ножом.

Тем не менее, Руиз-Санчес молча придал своему лицу самое обычное выражение. Он понимал, что должен максимально облегчить страдания физика. Чужая планета это не лучшее место, чтобы лишать человека его внутренней защиты. — Идем в лабораторию, — сказал он. — У тебя легкое воспаление.

Кливер встал и неуверенно ступая пошел за иезуитом в лабораторию. Там Руиз-Санчес взял с нескольких язв мазки для исследования под микроскопом. Пока готовились препараты он, как обычно, возился с зеркальцем подсветки предметного стекла, устанавливая его на сверкающую белую тучу. Когда таймер просигналил что препараты готовы, он подсушил на огне первый слайд и закрепил его зажимами.

Его опасения подтвердились — он увидел несколько бацилл, которые могли свидетельствовать о случае обыкновенной земной ангины, заболевании которое было очевидно уже по клинической картине. Флора полости рта была в норме, хотя из-за заражения тканей возрастала.

— Сделаю тебе инъекцию, — мягко сказал Руиз-Санчес. — А потом тебе лучше будет прилечь.

— К черту, — сказал Кливер. — Я сделал лишь десятую часть запланированной работы.

— Болезнь никогда не бывает своевременной, — согласился Руиз-Санчес. Не стоит беспокоиться о потере одного-двух дней, если ты все равно уже слег.

— Чем я заразился? — подозрительно спросил Кливер.

— Ты ничем не заразился, — почти с сожалением сказал Руиз-Санчес. — Именно так, ничем не заразился. Но твой «ананас» оказал тебе плохую услугу. Большинство растений этого вида на Литии имеют колючки или листья которые покрыты ядовитыми для нас полисахаридами. Сегодня ты получил порцию именно такого глюкозида. Он вызывает симптомы сходные с обложением полости рта, но от его действия избавиться сложнее.

— Сколько это будет продолжаться? — сказал Кливер. Он все еще бравировал, но теперь уже не так уверенно.

— Не дольше нескольких дней — до тех пор, пока у тебя не восстановится иммунитет. Я введу тебе гаммаглобулин который будет бороться именно с этим глюкозидом и, пока твой организм не выработает собственный высокий титр антител, это лекарство должно замедлить развитие симптомов. Но, Поль, пока этот процесс будет развиваться, у тебя может значительно повыситься температура, а так как в этом климате опасна даже незначительная горячка, я напичкаю тебя жаропонижающим.

— Это я знаю, — успокоившись сказал Кливер. — Чем больше я узнаю об этой планете, тем менее я расположен голосовать «За» когда придет время. Ну, давай, делай инъекцию — и неси свой аспирин. Мне кажется я должен радоваться, что это не микробная инфекция, иначе Гадюки замучили бы меня антибиотиками.

— Маловероятно, — сказал Руиз-Санчес. — Уверен, что литиане имеют, по крайней мере, сотню разных антибиотиков, которые мы, в конце концов, могли бы использовать, но все дело в том — тут ты можешь быть спокоен — что прежде всего нам нужно основательно, с азов, изучить их фармакологию. Так что Поль, готовь гамак. Через десять минут ты будешь не рад, что родился на белый свет, это я тебе обещаю.

Кливер усмехнулся. Даже в болезни его волевое лицо не лишилось своей силы. Он встал и медленно опускал рукав. — Даже не сомневаюсь за что ты проголосуешь, — сказал он. Тебе нравится эта планета, ведь правда, Рамон? Насколько я понимаю, это рай для биолога.

— Она и в правду мне нравится, — улыбаясь в ответ, сказал священник. Он отвел Кливера в небольшую комнату которая служила им обоим спальней. Если не обращать внимание на окно, комната очень напоминала внутренность горшка. Искривленные продолговатые стены были сделаны из какого-то керамического материала, который никогда не был влажным, но, в то же время, никогда не пересыхал. Гамаки были растянуты на крюках, которые выступали прямо из стен. — Но не забывай, что Лития, это моя первая планета вне Солнечной системы. Думаю я буду восхищаться любым новым обитаемым миром. Бесконечная изменчивость форм жизни, и восхитительная завершенность каждой… Это удивительно и просто поражает.

Кливер грузно развалился в своем гамаке. Через некоторое время, Руиз-Санчес позволил себе закинуть в гамак ногу Кливера, о которой тот казалось забыл. Кливер не обратил на это внимание. Лекарство начинало действовать.

— Не читай надо мной молитву, отец, — сказал Кливер. Потом добавил: Извини, я не хотел тебя обидеть… Но для физика, эта планета сущий ад… Лучше дай мне твой аспирин. Меня знобит.

— Конечно. Руиз-Санчес быстро вернулся в лабораторию и приготовил в одной из великолепных литианских ступок салицилово-барбитуратную смесь. Он пожалел, что не может отпечатать на получившихся пилюлях фирменное клеймо «Bayer»[2] пока они не отвердели если Кливер лечился от всех болезней аспирином, то было бы хорошо, чтобы он думал, что принимает именно это лекарство — но такой прессформы у него не было. Взяв две пилюли, кружку и графин с профильтрованной водой, он пошел к Кливеру.

Кливер уже заснул, но Руиз-Санчес разбудил его. Если сейчас он позволит такое бессердечие, то Кливер будет спать дольше и проснется уже почти здоровым. Так и произошло, что он даже не понял, что принимает лекарство и очень скоро снова послышалось его глубокое спокойное дыхание.