Ярослав Гашек

Служебное рвение Штепана Бриха, сборщика пошлины на пражском мосту

Каждый, кому когда-либо приходилось вступать на пражский мост, наверняка сознавал всю значительность этого момента.

Строго официальные лица стражей в будке и перед ней; осанистая, полная достоинства фигура полицейского у проезжей дороги; наконец, таблица, бесстрастно перечисляющая пошлины, взимаемые как с людей, так и со скотины, — все это уже приводит вас в священный трепет.

А стоит чуть-чуть повнимательнее вглядеться в лица неподкупных блюстителей порядка, перед которыми бессильно даже женское очарование, и у вас возникает непреодолимое желание поцеловать руку, протянутую за крейцером.

Самоотверженная любовь, преданность магистрату и служебное рвение сначала умиляют вас. Но когда вы вспомните, что этих людей в плоских фуражках охраняет закон, строго карающий за всякое оскорбление должностного лица, вы не выдержите и, сняв шляпу перед неумолимыми Брутами города Праги, сунете им в руку крейцер.

Одно время среди этих Брутов выделялся Штепан Брих, сборщик пошлины на мосту Франца-Иосифа. Как ястреб, оглядывал он неусыпным оком трепетных горожан, желавших перейти через мост. Брих не ведал ни шуток, ни проволочек. Стоило кому-нибудь из этих болванов штатских (с военных не брали пошлины) высунуть хотя бы кончик носа за черту, обозначенную простертой рукой Штепана Бриха, к нему не было никакого снисхождения и никакие оправдания не могли помочь. Или он платил крейцер, или его попросту можно было считать погибшим.

Штепан Брих делал знак рукой, и дежурному полицейскому уже все было ясно.

Он приближался, положив руку на кобуру револьвера, а Штепан Брих, указывая на смельчака, не пожелавшего сразу заплатить пошлину, произносил всего лишь два слова. «Взять его!» Полицейский хватал ослушника и деловито осведомлялся: «По-хорошему пойдешь или со скандалом?»

Обычно провинившийся избирал первый способ.

В полицейском участке его просили раздеться, а потом долго обыскивали, обмеривали, фотографировали, допрашивали и, наконец, отводили в камеру. После этого день, самое большее — неделю устанавливали, проживает ли такой-то там-то, не водится ли за ним каких-нибудь грешков.

В конце концов задержанного отпускали или, если он выражал недовольство этой законной процедурой, отправляли в уголовное отделение на Карловой площади.

Оттуда злоумышленника по этапу пересылали на место жительства. Это считалось сравнительно легким наказанием за преступление, которое несчастный попытался совершить, нанося ущерб финансовому отделу пражского магистрата.

И на все с удовлетворением взирал Марат пражских мостов — сборщик налогов Штепан Брих.

Однажды к будке сборщика подошел советник магистрата, служащий финансового отдела Пойзл и попросил:

— Приятель, пропустите меня бесплатно! Я спешу на Смихов, а бумажник забыл дома!

Ну, разве Штепан Брих не знал своего начальства? Знал, любил и почитал, и вот любовь к начальству пришла в столкновение со служебным долгом.

Как только советник магистрата переступил границу, обозначенную протянутой вперед рукой Бриха, последний поймал господина Пойзла за полы пиджака.

— Вернитесь или заплатите крейцер, — сухим, официальным тоном сказал Штепан Брих.

— И не подумаю! — обозлился советник.

Тогда Штепан Брих кивнул полицейскому, поджидавшему жертву, как паук муху, и произнес только два слова: «Взять его!»

Когда после обычного своего присловья: «По-хорошему или со скандалом?» — полицейский повел советника в тюрьму, на глаза нашего Брута навернулись слезы, и Штепан Брих впервые за всю свою жизнь заплакал.

Спустя две недели в помещении финансового отдела магистрата отмечалось скромное, но славное торжество.

По требованию самого господина советника Пойзла — его-таки пощадили и не отправили домой по этапу — магистрат за верную службу наградил Штепана Бриха бронзовой медалью.

Получив награду, Штепан Брих стал еще бдительнее.

В ночь на 3 мая сего года он спокойно стоял на мосту у Национального театра. Вдруг какой-то человек мелькнул в окне будки и быстро побежал через мост. Полицейский куда-то ушел с поста — должно быть, сопровождал в участок очередного правонарушителя. Не растерявшись, Штепан Брих бросился вслед за негодяем, крича:

— Стой! Заплати сперва!

Неизвестный, словно не слыша, мчался вперед. Штепан Брих несся за ним, нарушая ночную тишину воплем: «Патруль, держи его! Пусть уплатит крейцер!» Так добежали они до Малой Страны, миновали Уезд, площадь Радецкого, Вальдштейнскую улицу, обогнули Хотковы сады — впереди трусил выбившийся из сил незнакомец, а немного позади сопел Штепан Брих, не перестававший вопить: «Уплатите крейцер или буду стрелять!»

Они были уже за Дейвицкими воротами, на пути к Подбабе.

Когда взошла луна, убегавший оглянулся и вдруг увидел плоскую форменную фуражку, перекошенный рот и выпученные глаза чиновника магистрата.

В смертельном страхе свернул он к реке и, спасая свою жизнь, прыгнул в воду. Еще один всплеск — и Штепан Брих уже плыл за беглецом.

С криком: «Уплатите крейцер!» — он настиг незнакомца на середине реки и мертвой хваткой вцепился в его одежду. Большая волна накрыла обоих…

Спустя три дня из Влтавы около Клецан выловили двух утопленников, сжимавших друг друга в страстных объятиях. В судорожно сведенном кулаке одного из них был зажат крейцер. Это был Штепан Брих, который успел-таки в смертной схватке вытащить крейцер из кармана своей жертвы.

С тех пор жутко бывает по ночам на берегах Влтавы между Подбабой и Подгорьем. Едва пробьет полночь, из воды доносится:

— Уплатите крейцер!

Это и на дне реки не унимается дух Штепана Бриха.