Аристофан
Лягушки
(отрывки)
[Комедия «Лягушки»,[1] поставленная на сцене в 405 г. до н. э. и принесшая автору первую награду, замечательна своим агоном — спором о поэтическом искусстве — Эсхила и Еврипида. После смерти Еврипида и Софокла Дионис, бог театра, обеспокоенный тем, что теперь пишут трагедии «пустоцветы и болтуны, заливающиеся, как ласточки», одевается в костюм Геракла и вместе со своим рабом спускается в подземное царство. «Он нуждается в настоящем поэте», которого можно было бы вернуть на землю. А в подземном царстве, оказывается, идет драка из-за первенства между Эсхилом и Еврипидом. Сначала первое место рядом с богом Плутоном занял Эсхил, но Еврипид согнал его, собрав вокруг себя «воров, отцеубийц, громил», признавших его, а не Эсхила первым поэтом. Это заставляет Плутона устроить суд об искусстве Эсхила и Евригшда; судьей приглашается Дионис, играющий одновременно роль шута. Спор решается грубо материально: на больших весах взвешивается искусство того и другого поэта: тяж елее оказываются стихи Эсхила; его Дионис и решает вернуть на землю.]
Хор[2]
Да и мы от вас, людей разумных,
Песни складные желаем слушать.
Начинайте, мужи, состязанье.
Ведь ожесточен язык ваш страшно,
905 У обоих есть большая храбрость,
Да и ум ваш изощрен прекрасно.
Потому-то ожидать нам нужно,
Что один[3] изящные словечки
Скажет, точно выточив их тонко,
910 А другой,[4] слова с корнями вместе
Вырывая, бросится и сразу
Эту массу слов его рассеет.
Скорей, однако, приступайте к спору, но смотрите,
Изящно говорите, да притом без аллегорий;
915 Не говорите также и того, что каждый может.[5]
Еврипид
Каков я сам в поэзии, скажу в конце об этом;
Сначала же его изобличу, что он обманщик,
Хвастун был; я скажу, как он всех зрителей морочил,
Которых глупыми из Фриниховых[6] рук он принял.
920 Сначала ведь посадит он закутанную личность,
Ахилла иль Ниобу,[7] и лица их не увидишь;
Сидят, чтоб только вид был; даже звука их не слышишь.
Дионис
Ты верно говоришь.
Еврипид
А хор, ногою выбивая,
Бывало, пел четыре сряду песни; те ж молчали.
Дионис
925 А я был рад тому молчанью, и оно не меньше
Приятно было мне, чем болтовня[8] теперь такая.
Еврипид
А потому, что глуп ты был, поверь.
Дионис
Пожалуй, верно.
Зачем же этот делал так?
Еврипид
А публику морочил.
Чтоб она сидела и ждала, когда-то скажет
930 Ниоба что-нибудь; трагедия меж тем кончалась.
Дионис
Ах он злодей! Так сколько раз меня он надувал так!
Что ж сердишься и мечешься ты?
Еврипид
Я изобличаю
Его за то. Потом, когда он проболтает это,
А действие дойдет да половины, тут он скажет
935 Вдруг с дюжину громадных слов, с султанами и гривой
Чудовищ страшных,[9] так, что зрители не понимали.
Эсхил
Несчастный я!
Дионис
Молчи!
Еврипид
А ясного совсем ни слова.
Дионис
Ты зубы не точи.
Еврипид
А говорил он — все Скамандры
Иль только рвы да орло-грифы на щитах из меди,
940 Реченья с конную скалу, что и понять-то трудно.[10]
Дионис
По крайней мере я, клянусь, всю долгу ночь однажды
Не спал, все думал: «рыжий конь-петух» какая птица?[11]
Эсхил
Невежда! Это было писано как украшенье
На кораблях.
Дионис
Я ж думал, Эриксид, сын Филоксена.[12]
Еврипид
945 А разве выставлять в трагедии необходимо
И петуха?
Эсхил
А ты, богопротивный, сам на сцене
Что представлял?
Еврипид
Не петухов-коней, не коз-оленей,
Как ты. Ведь это только на коврах персидских[13] пишут,
А я лишь только принял от тебя искусство это,
950 Распухшее от слов напыщенных и претяжелых.
Сперва его я сделал тоньше, жир с него согнавши
Прогулками да легкими словцами с белой свеклой,
И сок давал, из болтовни, из книжек собирая,[14]
Потом кормил монодиями да Кефисофонтом.[15]
955 И не болтал я, что пришлось, и не мешал все в кучу;
Но выходящее лицо на сцену у меня сейчас же
Род драмы объявляло.[16]
Дионис
Для тебя то было лучше,
Чем свой род объявить.
Еврипид
Затем от самого начала
Все было в действии, и у меня все говорили:
И женщина, и господин, и раб с ним точно так же,
И дева, и старуха.[17]
Эсхил
А за дерзость-то такую
Не заслужил ты разве смерти?
Еврипид
Нет, клянусь, нисколько.
Я поступал как демократ.
Дионис
Оставь, любезный, это:
Не очень-то красива для тебя прогулка эта.[18]
Еврипид
965 Потом я этих научил болтать.[19]
Эсхил
Я с тем согласен;
Но лопнуть бы тебе скорей, чем этому учить их.
Еврипид
Я научил для красоты стихов брать угломеры
И верные отвесы, думать, видеть, ухищряться,[20]
Любить, увертки делать, понимать все, зло предвидеть
970 И все обдумывать.
Эсхил
С тобой согласен.
Еврипид
Выводил я
На сцене жизнь домашнюю, которою живем мы,
В чем все могли меня критиковать: ведь эти люди,
Жизнь эту зная, и могли ценить мое искусство.
И я не говорил высокопарно, их от мысли
975 Не отвлекал, не озадачивал их, представляя
На сцене Кикнов и Мемнонов,[21] ездящих взнуздавши
Коней уздою с погремушками. Да ты сейчас же
И сам учеников Эсхила и моих узнаешь:
Его Формисий да Магенет,[22] тот игрок несчастный,
980 Копейщики и трубачи-бородачи, со смехом
Презрительным деревья гнущие в дугу; мои же
Вот Клитофонт, а также щеголь Ферамен.[23]
Дионис
И этот?
Ловкач и мастер он на все, когда он попадется
В беду какую и хоть к гибели уж близок, смотришь
985 А вынырнет сухим.
Еврипид
Конечно, я об этаких делах
Афинян думать научил и ввел
В искусство размышленье и расчет.
Теперь уж всякий думает о всем
990 И размышляет; домом правят все