Дуглас Брайан

Отдай мне свою молодость!

Из царственного Султанапура в Шадизар медленно двигался роскошный караван. Десять верблюдов везли поклажу, тщательно увязанную и украшенную кистями. Далее, запряженная четверкой лошадей, катила по дороге повозка. И какая это была повозка! На крыше колыхался белый пышный султан, окна были забраны тонкими занавесками, полупрозрачными, но непроницаемыми для дорожной пыли. Несколько погонщиков, оборванных, смуглых, низкорослых, напоминающих, скорее, разбойников, гарцевали на конях вокруг повозки и верблюдов. Это были заморийцы, которые предпочитали голодать сами, лишь бы сыты и ухожены оставались их лошади. Кем бы ни был хозяин этого каравана, он умел подбирать людей для ухода за животными.

Двое сонных пышнотелых и богато разодетых стражника покачивались в седлах но обе стороны повозки. Эти люди, родом из Турана, служили за плату и были совершенно равнодушны к нуждам своего работодателя. Впрочем, тот, надо полагать, хорошо знал, что делал, нанимая их. Они служили ему не столько для охраны, сколько для представительства, и всякий, увидевший этих великолепных воинов в расшитых халатах, вооруженных длинными пиками, подумал бы: «Да, вот, должно быть, важный господин едет в этой красивой повозке!».

Именно такая мысль и мелькнула в голове у предводительницы разбойников, что пробиралась горными тропами в пустынной местности между Заморой и Тураном. Эта женщина была не слишком молода — ей уже минуло двадцать, а для здешних краев, да еще при таком образе жизни, который она вела с юных лет, это много. Банда досталась ей «по наследству» — от любовника. Сказать по правде, то была весьма жалкая шайка оборванцев, которые промышляли тем, что отнимали зерно и припасы у крестьян, отправлявшихся в город, чтобы заплатить налоги.

Акме — так звали женщину — была рабыней в Заморе. Смуглая, черноволосая и тощая, она ценилась дешево на невольничьем рынке и потому прежний хозяин, торговец тканями, всегда брал ее с собой, когда отправлялся из Аренджуна в Султанапур со своим товаром. Девушка готовила для него лепешки на плоских раскаленных камнях и обслуживала его прихоти. Если ее и украдут, рассуждал купец, то невелика будет потеря.

В конце концов, так и произошло, когда Большой Пузан со своей шайкой встретился ему на караванной дороге. Только потери оказались куда больше, чем рассчитывал купец: все ткани забрали, повозку разломали, а самого хозяина всего этого добра убили, потому что он пытался торговаться, требовать «справедливости», совал какие-то жалкие монеты в попытках откупиться и страшно надоел Большому Пузану. «Назойливый был человек», — так он выразился, вытирая саблю об одежду убитого.

Девушка осталась с грабителями. Им не было дело до того, что она почти черна, худа и костлява. Пузану наоборот нравились худенькие. А она оказалась к тому же сметлива, дерзка и не боялась крови. Ее стали брать с собой в дело...

Теперь нет Пузана, нет и большинства прежних его лихих товарищей. Сброд, а не воинство грабителей, но других ей не найти. Акме носила просторные черные шаровары, длинную рубаху, перехваченную поясом, и синий шарф, которым закрывала лицо до самых глаз. Из-под шарфа спадали на спину четыре тонких, длинных смоляно-черных косы, похожих на хлысты. Только по этим косам и можно было угадать женщину, так мало женственного оставалось в худой, гибкой фигурке.

Акме подняла руку. Пятеро грабителей замерли в седлах.

— Пора! — выдохнула предводительница, и они помчались вниз, в долину. Лошади умело выбирали дорогу, ступая по знакомой тропе, которая, если глядеть на нее, не зная, выглядела просто убийственной.

В караване заметили неладное. Роскошные туранские толстяки забеспокоились, зашевелили копьями.

Повозка остановилась. Погонщики схватились за ножи, кони их ржали и вертелись на месте, вздымая пыль.

Один из охранников пал на месте, не успев даже вытащить копье из держателя. Разбойник, проносясь мимо него, отмахнул на всем скаку мечом, и голова с выпученными глазами покатилась но песку.

Второй ощерился и выставил копье. Всадник, который убил первого охранника, не успел повернуть коня, и со всего маху насадил себя на копье. Длинное древко словно бы выросло у него из груди.

Конь убитого заржал и поднялся па дыбы, выдергивая копье из рук туранца. Тот ахнул... и остался безоружным.

Исход схватки казался предрешенным. Бандиты окружили четверых заморийцев и начали теснить их.

— Сдавайтесь! — звенящим, как медь, голосом выкрикнула Акме.

Заморийцы молча отбивались.

И вдруг натиск на них стал слабеть. Кто-то врезался в нападавших с тыла. Двое повалились на песок, не успев издать ни звука, третий с мечом в руке развернулся навстречу неожиданному противнику.

На него глядели два пронзительных синих глаза.

Синие глаза в этих краях считаются дурными. Может быть, потому, что очень редко встречаются. Это на севере матери суеверно скрещивают пальцы и плюют через плечо ребенка, чтобы его ненароком не испортил черноглазый незнакомец. А здесь, на Востоке, такую же реакцию вызывают светлоглазые люди.

Особенно такие — огромного роста, дочерна загорелые, мускулистые, с растрепанными черными волосами. Похожие па дикого зверя.

Зубы блеснули на красивом лице чужака.

— Хочешь один на один? — спросил он на туранском.

Разбойник молча замахнулся саблей. Он не успел пожалеть о своей дерзости. Длинный меч северянина легко отбил удар сабли. Сила этого чужака была неодолимой. Следующий удар длинного меча раскроил голову разбойника вместе со шлемом.

При виде этой неожиданной поддержки заморийцы осмелели и решительно пошли в наступление. Разбойники, которых вместе с Акме оставалось всего трое, начали отходить, стараясь держаться так, чтобы опасный чужак не смог зайти им в тыл.

Один из заморийцев метнул нож. Лезвие вонзилось бандиту между лопаток, и он упал на спину своей лошади. Испуганное животное потащило его прочь. Последний припал к шее коня и стал нещадно погонять его, но тут случилось неожиданное: конь споткнулся о труп стражника, лежащий поперек тропы, и упал. Разбойник забился, как рыба, выброшенная на берег, в попытках освободить ногу, придавленную боком лошади. Галдя и крича, словно морские птицы, заморийцы подбежали к нему, и один из них пронзил лежащего мечом.

Незнакомец, прищурив синие глаза, наблюдал за расправой. По его лицу невозможно было сказать, как он к этому относится. По его лицу вообще трудно было что-либо сказать.

Предводительница разбойников почему-то медлила. Наконец она решилась и подъехала поближе к чужаку.

— Кто ты? — спросила она повелительно.

Он молча смерил ее взглядом с головы до ног.

Она сняла шарф с лица. Он продолжал смотреть на нее, неподвижно и безмолвно, словно оценивал прежде чем приступить к торгу. Лошадь заплясала под пей, и девушка машинально погладила ее по шее.

— А ты кто? — спросил чужак.

— Акме.

— Чья ты женщина? — Он кивнул, показывая на трупы разбойников.

— Ничья! — гордо выкрикнула она. — Я была их предводительницей.

Он насмешливо прищурился и покачал головой с шутливым укором.

— Очень некрасиво, — сказал он.

— Как ты можешь осуждать меня! — вспыхнула Акме.

— Некрасиво врать взрослому мужчине, — пояснил незнакомец.

— Это кто здесь взрослый мужчина? — донесся голос из повозки.

Оба как по команде повернулись на звук. Незнакомец прикусил губу, словно досадуя на себя за то, что не догадался заглянуть в повозку.

Л голос между тем продолжал:

— Это ты-то взрослый мужчина? Ну-ну-ну, очень глупо! Я мог перестрелять вас из лука, пока вы таращили друг на друга глаза и разбирались, кто из вас страшнее! Ну, Конан, отвечай! Ведь это ты?

Голос начал казаться Конану очень знакомым. Он приблизился к полупрозрачному окну и проговорил:

— Да, это я. А это... неужели ты, Тьянь-По? Занавеска отодвинулась, и из окна высунулась

круглая физиономия ученого кхитайца. С тех пор, как Конан расстался с ним в замке Амрок, прошло несколько лет. За эти годы киммериец приобрел несколько новых шрамов и стал ощутимо тяжелее, крепче — он входил в возраст зрелости. А кхитаец остался таким же, каким и был, — похожим на полростка, щупленьким и в то же время мудрым какой-то древней, вековечной мудростью, которая всегда оставалась для Конана непостижимой.

— Ну и ну! — сказал Тьянь-По. — Вот это встреча!

— Ты теперь важный господин, — засмеялся киммериец. — Путешествуешь как богач. Немудрено, что на тебя напали. Почему ты взял только двоих охранников?

— А сколько ни возьми — если уж нападут грабители, то беда! — пояснил кхитаец. — Возьмешь пятерых — убьют пятерых. Лютые люди в этих горах. Мне, Конан, жаль пятерых. Чем меньше людей погибнет, тем лучше.

— Взял бы хоть стоящих, — продолжал Конан. — А то от этих никакого проку! Я все видел. Я был неподалеку, когда началось это безобразие.

Он посмотрел в упор на Акме, которая прикусила губу и ответила дерзким взором.

— А тех, от которых есть прок, — тех жалко, — сказал кхитаец.

— У тебя удивительная логика, — фыркнул — варвар.

— Кхитайская, — скромно потупился Тьянь-По. — Я стал богат.

— Почему ты не живешь в замке? Он ведь достался тебе по праву!

— Мне дали за него хорошие деньги. Там отвратительная погода, знаешь? — Кхитаец засмеялся. Глаза его превратились в две тоненькие щелочки. — Правда, перед тем, как уехать, я забрал оттуда кое-какие книги и записи покойного графа Амрок. Изучал их на досуге, кое-что построил.

— Ты же не хотел строить летательные механизмы! — вспомнил Конан. — Боялся за законы природы или что-то в этом роде.

— Зато я построил очень точные водяные часы, которые умеют замедлять время. Незаменимы для любовников, которым хочется побыть наедине подольше.