Газета День Литературы 8 (1998 2)
ПРОХАНОВУ — 60.
МНОГАЯ ЛЕТА!
Владимир Григорьевич Бондаренко
МИСТЕРИЯ АЛЕКСАНДРА ПРОХАНОВА
Когда-то в театральном альбоме, который я вел, работая в журнале "Современная драматургия", Александр Проханов написал: "Из всех театров мне интересен театр военных действий".
Я бы согласился с такой самооценкой, если только расширить понятие "театр военных действий" до театра ярких жизненных действий, где сам Александр Проханов играет одну из главных ролей.
По сути, он никогда никому не служил, а тем более — не прислуживал. Его называли "соловьем генштаба", и это соответствовало истине до тех пор, пока наш генштаб соответствовал своей стратегической задаче; в генштабе разваливающейся армии Александру Проханову делать нечего…
Зная его много лет, я прекрасно понимаю, почему он сам не рвется на роль политического лидера, хотя энергии и политического таланта у него не меньше, чем у того же Вацлава Гавела… И, может быть, в роли лидера активной наступательной оппозиции он оказался бы крайне полезен и нации, и государству.
Но оказался бы ненужным его пластический, изобразительный дар. Политика — это лишь один из творческих миров Александра Проханова. Это один из актов его грандиозной мистерии. Сколько известнейших политических персонажей в нынешней России говорят его языком, стремятся осуществить его концепции?! Я бы не рискнул назвать их марионетками. Нет. Создав образ, очертив модель развития образа, Александр Проханов как бы отпускает своих реальных политических героев на свободу, и они уже сами определяют свою дальнейшую орбиту… Не знаю, осмелится ли когда-нибудь кто-нибудь из них признать тот первичный импульс, который дан был их движению Прохановым, но Проханову и не требуется это признание. Само творение, сам творческий процесс для русского художника есть — высшая задача. Успех и признание мало что добавляют в его внутреннюю жизнь…
Потому он и в партию никогда не вступал — для полноты своего осуществления.
При этом Проханов никогда не мыслил себя вне идеи государственности. Он безнадежно влюблен в высшую красоту государственного построения. И потому — был очарован Петром Великим, а в двадцатом веке — Жуковым, Сталиным, Королевым, Туполевым, могущественными генералами оборонки, создавшими мощь нашей сверхдержавы.
Я уже неоднократно сравнивал Проханова с поздним Маяковским, впрочем, такие сравнения приходили на ум и его друзьям по литературному поколению… Одинаковое с Маяковским ощущение трагичности воспеваемой державной красоты, одинаковый утопизм и романтизм, даже одинаковое рождение в Грузии, на окраине русской империи.
Общая любовь к метафоре, мгновенные убийственные уколы в адрес противника, служение государству, но не его чиновникам.
Александр Проханов — несомненное дитя русского авангарда. Это послужило еще одной причиной возникновения все возрастающей трагичности его мироощущения. Он — стилистически — далек от русского традиционализма, что, впрочем, и не скрывал, если вспомнить его давние жаркие дискуссии на страницах "Литературной газеты" с Борисом Можаевым и другими лидерами деревенской прозы. Дискуссии были дружескими, касались лишь отношения к слову, и потому с крушением нашей Державы так легко нашли общий язык все защитники русской государственности — мистический Юрий Кузнецов и песенный Николай Тряпкин, метафорист Александр Проханов и реалист Юрий Бондарев… Но в кругу мастеров деревенской прозы Александр Проханов чувствует себя не вполне органично именно из-за своей эстетики, а казалось бы, близкий ему эстетикой эксперимента круг современных городских писателей от Владимира Маканина до молодых постмодернистов откровенно чужд и даже порой враждебен Проханову своим прозападническим настроением, политическим либерализмом.
Он становится одиноким и на пиру традиционалистов — своей эстетической чужестью, и на пиру новаторов — своей государственностью и нескрываемым имперским подходом.
Его "Агентство Дня" — это нескончаемый поток метафор, парад метафор. Этот парад еще более усиливается, достигая какого-то сюрреалистического, гиперреалистического, в духе Сальвадора Дали и Кирико, звучания в эссеистике, выносимой на первую страницу газеты "Завтра". Не случайно — его любимые художники Босх и Брейгель, не случайно он увлекался в юности Набоковым и Платоновым.
"Кости царя возят по стране, словно выставку передвижников… Селезнев носит на голом теле орден, взятый у Ельцина, и на вопрос, что у него под рубахой, отвечает: "Вериги!"… "Конгресс интеллигенции", напоминающий клопов под обоями публичного дома… Веселый черт в красных кальсонах скачет по зимней России. Морочит, корчит жуткие рожи, рвет в городах теплотрассы…" — это разве не сатанинский карнавал, схожий с булгаковскими похождениями Воланда и его компании?
Умение подмечать детали у Проханова идет со школьных лет. Весь класс распевал озорной стишок про учителя литературы, вечно ходившего в мятых, годами неглаженных брюках: "Кузьмичишко, Кузьмичишко, где добыл свои портишки? — Было мне шешнадцать лет, подарил мне их мой дед"… Острый глаз студента авиационного института Проханова замечал живописные детали самых казалось бы скучных технологических процессов производства ракет… Лесничий в карельских лесах поражал своих друзей острой наблюдательностью, импрессионистическими зарисовками мира природы… Давние друзья помнят его стихи, рассказывают о знании им сотен древних духовных песен. Он воспевал лад старой России, но, как никто другой среди современников, постигал душу машины. В русской литературе ХХ века, пожалуй, найдется лишь три писателя, сумевших одухотворить технический мир. Это Андрей Платонов, Евгений Замятин и Александр Проханов. Прочувствовав мир техники, они сумели прочувствовать и мир технической цивилизации, мир цельного государства как единого организма. Многое в этом мире они не принимали, многое — отвергали, но до конца остались и государственниками, и знатоками технического мира. Разрушение государства привело Александра Проханова к апокалиптическим мотивам, прежде всего в публицистике.
У Александра Проханова есть свой стиль. Это главное. Мужчина без стиля — бесхребетен и продажен. Свой стиль не продашь, даже если захочешь. Людям со своим стилем можно доверять. Они никогда не выйдут из стиля, будут верны ему, а значит — будут верны друзьям, слову, делу, женщине. Стиль в политике. Стиль в жизни. Стиль в литературе. Есть талантливые, но бесстильные писатели. Они меняют жанры, направления, они работают под читателя, удобны в обращении. Проханов же у одних вызывает восторг, у других — ненависть. Потому что — свой стиль. Не случайно половина знаменитой статьи Нины Андреевой "Не могу поступиться принципами" — это цитаты из Проханова и пересказ его положений своими словами. Не случайно недавний бунт Астраханкиной на партийном пленуме против бесстильных компромиссных лидеров тоже проходил со ссылкой на Проханова. Женщины интуитивно опирались на определенный стиль.
У нас в стране сегодня царит бесстилье. И во власти, и в оппозиции. Это скверно. Лучше самый ужасный стиль, чем хаос. А еще лучше стиль мужества и героизма. Вот почему газета "День" без всякой рекламы, без финансовой раскрутки держала в напряжении всю страну. Это был уже большой стиль. Все, кто почувствовал вкус и силу стиля, тянулись к "Дню". Даже те, кто ненавидел политику, восхищался стилем…
Явление газеты "День" — это самый мощный авангардистский акт русского сопротивления. Она изначально создавалась не по газетным канонам. Помню, в самом начале ее появления нас пробовали учить опытные газетчики. По сути они были правы. Но для традиционной газеты у нас не было ни денег, ни времени, ни связей для раскрутки, ни серьезной политической поддержки. Были только энергетика Проханова и его стиль. Он создал свой краснокоричневый квадрат, предвосхитил объединение всех государственников в один узел. В газету потянулись монархисты, православные, патриоты, коммунисты, националисты. Это был новый центр сопротивления, была новая государственная идеология, где смело сочетались и правые, и левые компоненты, где встретились архаисты и новаторы, коммунисты и националисты.
Уверен, не было бы Александра Проханова — не было бы никакого краснокоричневого, или по-иному — краснобелого сопротивления. Вполне возможно, что и компартия Зюганова не сумела бы выстоять, если бы в самые разрушительные, с 1990-го по 1993-й год на пути горбачевско-ельцинского либерализма не встал "День"…
Оппоненты правы, называя Проханова идеологом двух путчей — августа 1991-го и октября 1993-го годов. Он свою роль выполнил блестяще. Его мистерия была написана превосходно. Подвели режиссеры, пришедшие из недр прогнившей брежневской системы, лишенные воли и энергии, боящиеся ответственности и риска.
И опять трагическое противоречие: его старшие друзья из генералитета и ЦК КПСС — искренние государственники и сторонники империи, но… лишены напора активного сопротивления. Они пересидели в креслах свое время, в нужный момент не нашли себе замену и оказались бессильными перед катившейся с запада волной либерализма. Не нашлось в свое время хунвейбинов для оживления государственной крови… А сверстники из прохановского поколения, не допущенные вовремя до рычагов государства, в массе своей отвернулись от государства и поддержали капитуляцию империи…
Не забудем, что даже такой яростный государственник, как Проханов, лишь в горбачевское время стал сначала главным редактором журнала "Советская литература", а позже, в 1989 году возглавил газету "День".
Лет тридцать не было почти никакой ротации кадров по всей стране — от редакторов художественных журналов до директоров крупнейших заводов, от руководителей НИИ и КБ до руководителей государства — везде пожилое поколение не допускало молодых до самостоятельной работы. А молодым сначала было двадцать, затем — тридцать, сорок, пятьдесят… Сначала у них были проекты и идеи, потом скепсис и равнодушие. Так родилась знаменитая амбивалентность последнего советского поколения и ее идеология — проза "сорокалетних". Можно было еще раскачать лодку новой прозы посреди болота застоя, направить протестную энергию в русло государственности. Не случайно Але
