Франциска Вульф

Рука Фатимы

Посвящается моей семье

I

Доктор Беатриче Хельмер вместе с коллегами из травматологического отделения находилась в небольшом, затемненном плотными шторами помещении. Яркий белесый свет лампы величиной с огромный ящик освещал головы врачей. В мертвой тишине хирурги сидели вплотную друг к другу, почти плечом к плечу, и боролись со сном. А ведь неудобные пластиковые стулья ерзали по полу, и совсем не располагали ко сну. Врачи собрались на ежедневное обсуждение рентгеновских снимков. При одной мысли о посещении этого кабинета одолевает зевота.

Беатриче вытянула ноги, пытаясь принять в этой тесноте удобную позу. Сейчас больше пяти вечера, а официально ее рабочий день кончился полчаса назад. Она очень устала – силы на исходе, болят ноги, ноет поясница. Сегодня в травматологии выдался на редкость тяжелый день. С семи утра она металась между больничными койками, носилками и разными кабинетами, поправляла повязки, зашивала раны, ощупывала животы, успокаивала родственников…

В такие дни каждому врачу приходится нелегко, а она к тому же на седьмом месяце беременности. И это неумолимо дает о себе знать. Больших нагрузок она уже не выдерживает, к тому же ее замучил зверский аппетит…

Беатриче с трудом подавляла зевоту. Прийти бы наконец домой! Принять ванну, поесть, включить телевизор. Устроиться на диване, ни о чем не думая, посмотреть какой-нибудь легкий фильм и лечь спать. А тут сиди и рассматривай снимки… Да они ей вовсе неинтересны. «Рентгеновские визиты» только отнимают время отдыха после тяжелого дня. Для всех врачей это пытка. Особенно для коллег, которым предстоит ночное дежурство. Совещания полностью ломают им день, и теперь, чтобы сконцентрироваться на работе, надо выпить не одну чашку крепкого кофе.

Среди более чем двух десятков присутствующих здесь врачей это мероприятие доставляло истинное удовольствие, пожалуй, одному-единственному – самому рентгенологу. Толстячок небольшого роста – реденький венчик седых волос на голове, очки в массивной оправе – обращался с рентгеновскими снимками так, словно это бесценные произведения искусства.

Бережно, педантично вывешивает он один снимок за другим, терпеливо ожидая комментариев из истории болезни. Потом дает подробное, до мельчайших деталей, описание снимка, подчеркивая технические тонкости рентгеноскопии. Если снимки особенно удачные – тем более, когда удается продемонстрировать сделанные на магниторезонансном томографе, – буквально впадает в экстаз. Из глаз за очками с толстенными стеклами прямо искры летят, вращающееся кресло под ним ходит ходуном, а обычно нудный голос становится восторженным – каковы успехи современной медицины.

Однако его восторга не разделяет ни одна душа вокруг. Хирургам нет никакого дела до технических деталей, у них начисто отсутствует преклонение перед рентгенографическими тонкостями. Их устроили бы простые, краткие ответы – они всегда предпочитают услышать то, что помогает решить, стоит ли оперировать больного. На пространные комментарии Фотографа – так прозвали рентгенолога – у них просто-напросто нет времени.

А в его глазах хирурги – грубые мясники, темные знахари, которые мало отличаются от средневековых костоправов. Справедливости ради надо заметить, что хирурги тоже не относятся к коллегам-рентгенологам с пиететом.

Любой визит в рентгеновский кабинет, даже самый долгий, когда-нибудь кончается. Услышав наконец: «Желаю вам приятного вечера!», хирурги покинули скучное, но неизбежное регулярное совещание.

Поднялась с места и Беатриче – тяжело, словно ноги налились свинцом.

– Наконец-то! – вздохнула она, обращаясь к сидевшему рядом с ней Франку.

Студент-практикант, он с этой недели работал в травматологическом отделении.

– А что-о, – протянул тот, – не так все и плохо. Какая интересная магниторезонансная томограмма… Это коленный сустав.

– Ты находишь? – Беатриче устало откинула прядь волос со лба. – Что-то не припоминаю, чтобы там виднелись отклонения.

– Ну как же – небольшое утолщение в переднем диске правого мениска.

– Ладно, – прервала Беатриче, не давая ему пуститься в подробности.

Любому практиканту предстоит четыре месяца отработать в терапии, столько же – в хирургии и еще четыре – в отделении по выбранной специальности. Только после этого он допускается к последнему госэкзамену. Франк, Беатриче это знала, решил специализироваться в рентгенологии, отсюда и его интерес к рентгеновским снимкам. Вполне естественно, что он горой стоит за выбранную специальность и вообще имеет более основательные познания в методах медицинских исследований, чем она в свое время. Но именно сейчас она слышать не может ни о чем таком – ведь только что закончилось донельзя надоевшее совещание.

– Разве рентгенодиагностика проливает свет на истинную картину болезни? Думаю, нет. Чтобы понять, есть ли тут повреждение мениска, молодому человеку необходимо сделать артроскопию, – все же выразила она свое мнение.

– Но ведь нельзя исключить, что четко выявились бы имеющиеся нарушения, – возразил Франк.

– Конечно, все возможно… но я сужу по своему опыту. Спинномозговых нарушений можно ожидать, если мениск разорван или даже при отсутствии всяких нарушений. Тогда наблюдаются соответствующие клинические признаки, а они видны любому при обычном осмотре. Вот так-то!

Помолчала немного – говорить не хотелось совершенно. Но нашла нужным закончить:

– Всем врачам бы правильно проводить обследование больного и составлять детальный анамнез. Это верный способ избежать многочисленных дорогостоящих исследований.

– Ого! Сама додумалась? – хитро улыбнулся Франк.

В какой-то момент Беатриче показалось, что он просто издевается над ней.

– Нет, не я, профессор Линдхардт. К сожалению, он сейчас на пенсии. Он был… – И остановилась, раздраженно тряхнув головой.

Зачем она вообще пустилась с ним в дискуссию? Франк, безусловно, из тех студентов, кто не представляет медицины без аппаратуры и лабораторий. Не верит, что врач в состоянии распознать любую болезнь, полагаясь только на свои пять чувств.

Мысли ее невольно устремились к Али аль-Хусейну ибн-Абдале ибн-Сине, знаменитому средневековому арабскому целителю, известному позднее под именем Авиценна.[1] В последний период она занималась изучением его жизни и трудов. В те времена Али аль-Хусейн практически не имел в своем распоряжении средств диагностики. И, несмотря на это, был выдающимся врачом, в значительной мере повлиявшим на развитие средневековой медицины. Беатриче восхищалась им и глубоко преклонялась перед его талантом.

Размышляя о нем, она почему-то видела перед собой не пожилого, убеленного сединами ученого мужа – таким его изображали художники той эпохи, – а молодого человека, одержимого стремлением достичь своей цели. Ему это удалось: он стал самым знаменитым врачом Востока. Али аль-Хусейн… При мысли о нем у нее щемило сердце. Пришлось встряхнуться, чтобы прогнать из головы образ чудо-целителя. Когда-нибудь она все-таки доберется до дома…

Оказавшись у себя в отделении, Беатриче встретила Генриха в сопровождении четырех медсестер. Их вид говорил: «Мы в полной боевой готовности». Лица сосредоточенные; резиновые перчатки, фартуки из тонкого пластика поверх белых халатов…

Беатриче поникла – от предвкушения скорого отдыха не осталось и следа. Она бросила отчаянный взгляд на красный телефон – его нельзя не заметить: словно пятно крови на стене. Звонит – стало быть, на подходе очередная машина «скорой помощи». Он возвещает об экстренных случаях – травмах, ранах, полученных в перестрелках и поножовщинах.

– Ну наконец-то! – с явным облегчением воскликнул Генрих, увидев Беатриче с Франком. – А я уж думал, вы сегодня не вернетесь.

– Что случилось? – спросила Беатриче.

– За последние полчаса принято десять больных, а пять минут назад сообщили, что на подходе еще две «скорые», – пояснил Генрих. – Не могли бы вы выручить меня?

Она мысленно застонала – передышка откладывается на неопределенный срок. Даже в спокойные дни здесь всегда сутолока, если в отделении дежурит всего один врач.

Франк опередил ее:

– Очень сожалею, Генрих, но у меня важная встреча, – и взглянул на часы. – Надо было уйти пятнадцать минут назад – в половине седьмого меня ждут в «Альтоне». – Он повернулся и быстрой походкой, удивительной при его массивной, вялой фигуре, весело насвистывая, направился в раздевалку.

Беатриче вдруг поняла, почему недолюбливает Франка. Конечно, всегда тяжело привыкать к новому человеку. Но на своем веку она не встречала – во всяком случае, не могла припомнить – такого студента. Столько времени проводит в ординаторской, устроившись на старенькой софе, потягивает кофе, жует печенье. Не упускает, однако, шанса сделать глубокомысленный комментарий или дать «умный» совет. Охотнее всего, вероятно, отсиживался бы в приемном отделении – чтобы не выполнять настоящую работу.

– Не верю своим ушам… – выдавил из себя Генрих; лицо его побагровело от гнева. – Что этот парень себе позволяет?! Нет, я заставлю его вернуться, так просто он от меня не отделается!

Беатриче положила ему руку на плечо.

– Оставь его, не стоит. Зачем нам кто-то, за кем нужен глаз да глаз? Будем надеяться, скоро прибудет ночная смена.

– Слава богу, что его практика в хирургии подходит к концу! – прошипел Генрих. – Жаль только, что не могу накатать на него отзыв, который учли бы при выдаче диплома! Уж я бы там написал…

Она спрятала улыбку. Ничего удивительного, что Генрих так разозлился, – он полная цротивоположность Франку. Никогда не пришло бы ему в голову в подобной ситуации так вот просто развернуться и уйти, бросив коллег. Даже во времена своей студенческой практики он часто задерживался в больнице или добровольно приходил на работу пораньше – выручить коллег, да и самому набраться опыта. И сейчас, уже практикующий врач, Генрих работает, будто за двойную ставку заведующего отделением. А получает нищенскую зарплату – тысячу евро в месяц, – как все начинающие врачи. Генрих такой работяга, что ей иногда стыдно за себя. По сравнению с ним она чувствует себя клушей и лентяйкой.