Михаил Анисов

Превратности судьбы

Часть I

Часть I

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Шанхай. Старинный район города, расположенный в огромной, широкой и длинной яме, построенный бедными переселенцами и местными малоимущими людьми, более полувека назад. Небольшие, в основном деревянные, покосившиеся домики, с проржавевшими от времени крышами, с крохотными участками и сарайчиками. Богом забытое место, вечная нищета, которая, по традиции, передается из поколения в поколение. Как был район окраиной города, так, спустя много лет, им и остался. Весной и осенью – непролазная грязь, зимой – непроходимые сугробы и только лето сносное. Единственное достояние района мощные, высокие, вековые дубы, которые давно выросли из ямы и, возвышаясь над ее краями, заглянули в иную жизнь: с многоэтажными домами, с широкими асфальтированными дорогами, вдоль которых тянутся аккуратные, чистые тротуары, с ярким освещением улиц и с вывесками всевозможных магазинов.

Шанхайские жители соприкасаются с современным миром, только делая вылазки по магазинам и на работу, но неизбежно вынуждены возвращаться в свои убогие жилища. Живут надеждой, что когда-нибудь и они получат благоустроенные квартиры, поднимутся наверх и займут достойное место в жизни. Идут годы, а мечта так и остается мечтой. Проработавшие на заводах и в организациях больше десяти, пятнадцати, двадцати лет, они продолжают оставаться первыми в списках очередников на квартиры, но лишь единицам удается вырваться из ямы.

От такой жизни радости мало. Обитатели Шанхая с молоком матери впитали истину: никому они не нужны, никто им не посочувствует и не пожалеет их. Да и сами они себя не жалели. Местные мальчишки и девчонки с малых лет считали себя отбросами. Рано становились самостоятельными и, конечно, с законом не ладили. Причем преступления совершали мелкие и глупые, ломали себе жизнь и попадали за решетку, откуда возвращались озлобленными. По пальцам можно перечесть семьи, которых не коснулся уголовный кодекс.

Ветхий домик Казаковых располагался в самой глубине ямы. Узкая улочка, упираясь в покосившиеся ворота, выводила в тупик. Рядом с воротами болталась калитка, скрипя прогнившими досками; калитка была грязно-зеленого цвета, и хозяева сами не помнили, когда последний раз ее красили. Во внутреннем дворике стоял обветшалый сарай, своей тенью закрывавший чуть ли не весь огород – меньше двух соток.

Снаружи дом мало отличался от сарая, разве что только размерами. Преодолев две ступеньки короткого крыльца, гость попадал на веранду, потом в кухню, где стояли деревянные стол и шкаф – наследство прабабушек и прадедушек. На столе – двухконфорочная плита, соединенная с маленьким газовым баллоном. Четыре дешевых табуретки завершали обстановку.

У плиты хлопотала хозяйка Ирина Анатольевна, тонкими ломтиками нарезая в кипящую воду очищенную картошку. Около Ирины Анатольевны крутился, хватаясь за подол цветастого домашнего платья, двух с половиной лет мальчонка.

– Мама, хочу кушать, – захныкал малыш, не переставая дергать подол.

– Потерпи, Сереженька, потерпи маленький, скоро сварится, – попыталась успокоить его мать. – Иди пока поиграй с игрушками, вот-вот должен вернуться папа с работы и мы все вместе сядем за стол.

– К папе хочу, к папе, – заревел Сережа и забыл про еду.

– Спрячься в доме, папа придет и будет искать Сережу. Скажет: куда это мой сын запропастился? – пошла мать на хитрость.

Глаза у ребенка моментально высохли и наивная, детская улыбка сменила слезы. Подпрыгивая на одной ножке, он застрекотал:

– Будет искать и не найдет Сережу, а я как выскочу – вот твой сыночек, – и он, обрадованный, убежал в комнату.

Ирина Анатольевна перемешала картошку в бульоне и принялась чистить лук. Она последнее время сильно уставала от домашней работы, да и к тому же семь месяцев как была беременна. Она протерла заслезившиеся глаза рукавом и бросила мелко нарезанный лук в кастрюлю. Села на табуретку и поправила волосы. Пошел третий день, как она вышла в декретный отпуск.

– Теперь будет больше времени, – думала она. – Сегодня Леня должен получить зарплату. Накуплю пеленок, распашонок. Коечка Сережина еще крепкая, новорожденный ни в чем не будет испытывать нужды, – так, сложив натруженные руки на коленях, мечтала мать.

Ирине Анатольевне было всего тридцать шесть. Но заботы и беспросветная нужда рано состарили ее. Многочисленные морщинки вокруг глаз рано коснулись ее лица, когда-то очень красивого. Но она всегда мало заботилась о себе, привыкнув с юности тянуть домашнее хозяйство вместе с матерью, рано ушедшей из жизни и поставившей на ноги четверых детей. Выросли они без отца, которого убили в зоне, когда Ирине исполнилось восемь лет. С тех пор на правах старшей она ухаживала за младшими.

Два ее брата жили своими семьями неподалеку, на соседних улочках, и тоже влачили жалкое существование.

Младшей сестре, которая, несмотря ни на что, очень внимательно относилась к своей внешности, удалось вырваться из омута. Она умудрилась подцепить московского парня, который учился в местном медицинском институте. Уже более десяти лет Анна Анатольевна жила в столице. Отец мужа работал в министерстве, занимая ответственный пост, и своему единственному сыну ни в чем не отказывал. Сама Анна Анатольевна, испытав голод и нищету послевоенных лет, напрочь забыла и братьев и сестру, за столько лет не написав ни единой строчки. Но Ирина не обижалась на неблагодарную сестру и даже радовалась, что хоть кому-то из семьи удалось выбиться в люди.

Сережа изучающе осмотрелся, придумывая, где можно спрятаться. Единственный шкаф, старенький диван и два обшарпанных кресла не удостоились его внимания. Он бросил взгляд на блестящую полированную тумбочку, на ней стоял старенький черно-белый телевизор с маленьким экраном. Малыш подбежал к тумбочке, раскрыл створки и влез внутрь, считая, что это самое надежное место, чтобы спрятаться.

Ирина Анатольевна помешала бульон ложкой и убавила огонь в конфорке.

– Минут через пятнадцать суп будет готов, – сказала она.

В это время на веранде громко хлопнула дверь.

– Бывали дни веселые, гулял я молодой! – раздался пьяный голос Леонида Николаевича, главы семейства. Дверь распахнулась и он, ввалившись в кухню, опустился на табуретку. – Иришка, встречай мужа! Кормилец домой вернулся после тяжелого трудового дня.

– Опять нажрался, как свинья, ирод! – расстроилась жена, сполоснув руки в умывальнике и вытирая их об фартук.

– Молчи, женщина, – огрызнулся глава семьи. – Не забывай, кто в доме хозяин!

– Да какой ты хозяин? – жена отвернулась. – Последнее из дома тащишь. Мы же договорились, что пить ты больше не будешь.

– Не мог же я отказать ребятам. К тому же, моя очередь угощать, – Леонид икнул и достал из пачки беломорину. – Не бухти, жена, с завтрашнего дня ни капли в рот не возьму.

– Ты зарплату получил? – насторожилась Ирина Анатольевна.

– Получил, – гордо вскинув голову, ответил муж. – Вот, – он начал вынимать из карманов, смятые бумажки.

Жена расправила их и сложила аккуратно стопкой, затем пересчитала.

– Это все? – на глаза навернулись слезы. – Тут и половины не наберется того, что ты должен получить.

– Сказал же, что подошла моя очередь угостить мужиков, – отмахнулся Леонид. – В следующий раз принесу больше.

– Может и рожать в следующий раз прикажешь? – Ирина Анатольевна схватила мокрую тряпку со стола и несколько раз ударила ею мужа по лицу. – Сколько лет вместе живем, хоть раз была не твоя очередь? – она бросила тряпку на место, прикрыла лицо руками и навзрыд зарыдала. – О своем будущем ребенке подумал? Какой после этого ты отец, кровопийца проклятый!

– Не вой, без тебя душа разболелась, – прикрикнул хозяин, выпуская дым изо рта.

– Не кури, здесь маленький ребенок бегает, – Ирина Анатольевна прекратила лить слезы, вырвала у мужа окурок и выбросила в помойное ведро.

– Ах ты, мегера, – вскочил пьяный хозяин. – Забыла свое место? Но так я напомню, – он ударил ее кулаком в живот.

Жена закричала не своим голосом, согнулась, и присела на корточки.

– Чтоб через десять минут накрыла на стол, я жрать хочу, – приказал Леонид и ушел в дом, так громко хлопнув дверью, что посыпалась штукатурка. Он сел на диван, закинув ногу на ногу, достал новую папиросу, прикурил и кинул горелую спичку на пол.

– У-у-у! – раскрылись дверцы тумбочки, оттуда выскочил Сережа и бросился к отцу. – Не нашел, папка, не нашел! – тараторил возбужденно сын, уже сидя на коленях у отца.

Леонид встал с ребенком на руках и подбросил его несколько раз к потолку, окутывая малыша дымом.

– Еще, еще, – загорелись у Сережи глазенки. – Папа, еще!

– Отпусти ребенка или затуши папиросу, – сказала вошедшая Ирина Анатольевна, охая и держась за живот.

Муж бросил на нее злой взгляд и выпустил дым в лицо сыну.

– Пусть привыкает, мужик растет. Малыш поморщился и закашлялся.

– Отпусти, папа, отпусти – глаза щиплет, – захныкал он.

– Оглох или сердца у тебя нет? Ведь родное дитя просит, а он? – она кинулась к мужу и стала вырывать сына.

– Совсем никакого уважения, – отец отпустил ребенка и влепил жене оплеуху, та отлетела вместе с сыном.

– Не бей маму, не бей, – в голос заревел Сережа.

– И ты туда же, выродок? – Леонид бросил окурок на пол и раздавил его ногой.

– Ну зачем свинячишь? У меня и так руки отваливаются, – жалобно произнесла Ирина Анатольевна, прижимая к себе сына, гладя его по голове и успокаивая.

– Заткнись, без тебя тошно, – взревел Леонид.

– Совести у тебя нет ни на грош, чадо разрывается, а… – она не успела договорить.

Муж схватил ее за волосы одной рукой, а другой наотмашь тыльной стороной ладони ударил по лицу.

– Совести говоришь нет? – передразнил он жену, таская ее за волосы по комнате. – Выходит ты совестливая? Что молчишь, язык проглотила?