Быков Василь

Труба

Василь Быков

Труба

Черт бы ее подрал, такую дорогу, - колдобина на колдобине, грязь по колено, лужи, - и когда ее так размесили? Хотя было время - огромные "мазы", трактора и трубовозы в слякоть и дождь изуродуют любую дорогу, а не только этот заброшенный проселок. Жаль его им, что ли? Они свое дело сделают и смоются на другое место, а вы тут кувыркайтесь до зимы по этим колдобинам. А впрочем, Валере сегодня наплевать на дорогу, колдобины и на все поле разом, уж до дома он как-нибудь доберется. Правда, два раза уже падал, поскользнувшись, полы его плаща в грязи, ноги до колен тоже. Но он неплохо выпил сегодня в районной забегаловке "Рица", Семен Рудак раскошелился, да и вся его, Валерия, выручка за бутылки осталась там же. Вот на буханку хлеба да на кило сушек только и сберег, чтобы вернуться не с пустыми руками. Теперь, хотя и припозднившись, он придет домой с хлебом, не надо будет завтра зябнуть в бабьей очереди у порога местной лавчонки в ожидании хлебовозки. Все-таки Валера интеллигент с высшим образованием, сельская элита. А что его дом в шести километрах от райцентра, так в том ли вина Валеры? Конечно, некоторым повезло больше и они устроились поудобнее, даже в самом местечке; у него же в местечке не получилось, приходится довольствоваться тем, что имеет. А имеет он должность завклубом некогда передового колхоза "Путь к коммунизму", скромная, правда, должность, но лучшей не нашлось, спасибо и за эту. Вот и бреди теперь из местечка домой вполне коммунистическим путем, пытался пьяновато иронизировать над собой Валера.

Как всегда под градусом, он чувствовал себя умным и смелым, иногда великодушным по отношению к другим и к себе тоже. Собственные пьяные промахи его мало уязвляли, он их помнил недолго. Конечно, из местечка можно было идти и большаком, но большаком было на два километра дальше, а он и без того задержался в районе, вот и спрямил путь на свою голову, побрел прямиком по трассе строящегося газопровода. Кто думал, что здесь так размесили газовики...

Пожалуй, однако, напрасно он о том не подумал прежде, не предусмотрел, каким может быть путь к коммунизму. Если не получилось у всей страны, вряд ли следовало ждать удачи для отдельно взятого гражданина, сельского культурника. Теперь вот купайся в грязи. Хорошо еще, что он выпивши, а будь трезвый, стало бы и вовсе тоскливо. Трезвые всегда слишком благоразумны, осторожны и трусливы. Валера же трусом себя не считал - ему ли пасовать перед этим болотом! Решив так, он уже не разбирал дороги и бодро шагал по лужам, благо его резиновые сапоги были еще новые. Хотя и в новых уже подозрительно хлюпало.

Не добрался он и до середины пути, как стало смеркаться, лужи превращались в непролазную топь, вдали уже ничего не было видно. Держать направление помогали земляные хребты вдоль трассы, от которых на поле плыла рыхлая, хлюпкая грязь. Местами хребты прерывались - это там, где трасса закончена, труба уложена и траншея зарыта. Но так было не везде. На некоторых участках только недавно в траншею уложили трубы - широченные, изолированные в битум и бумагу, диаметром едва ли не в рост человека. В рост подростка - это уж точно. Недаром деревенские школьники, возвращаясь с занятий, а то и убегая с уроков, устраивали в трубах недетские забавы - дрались, курили, нюхали всякую дрянь. За местечком на прошлой неделе нашли тело какого-то жмурика, утопленного в траншее. Говорили, тоже детки постарались. Впрочем, может, и не детки вовсе...

К лугам Валера добрался уже впотьмах, почти выбиваясь из сил в этой бесконечной борьбе с бездорожьем. И вроде даже начал трезветь. Теперь он ясно сознавал, что лучше бы ему заночевать в местечке. Но у кого

заночевать - вот в чем проблема. У Сеньки Рудака было бы сподручно во всех отношениях - добрый человек, и места в новой избе хватало. Но у Семена - злая жена, ненавидевшая всех мужиков-выпивох. У Каменецкого жена вроде бы и ничего баба, не крикливая, но в квартире повернуться

негде - трое ребят, неизвестно, где сами спят. У милицейского землячка Пустового Валера и сам бы не остался, если б тот и пригласил. Таких, как Пустовой, следовало обминать за сто верст - пригласит, а потом еще сдаст в вытрезвитель - бывало и такое. Нет, в местечке он не остался правильно, вот только пошел не по той дороге. А вся страна идет правильно? Последнее соображение несколько утешило Валеру, который подумал, что, как в капле воды отражается океан, так и в его дурном выборе отразилась политика. Очень на то похоже. Так на что же тут нарекать?

Разве что на погоду.

Погода в самом деле сволочила с каждым часом все больше. Мало того что рано стемнело, так еще пошел дождь - да такой напористый, с холодным ветром. Даже в плаще Валера скоро почувствовал, что промокает. По такой дороге недолго было подхватить простуду, а то и чего похлеще. Как его друг ветеринар Кругляков. Промок на рыбалке, под утро выпал снежок с морозцем, и схлопотал ветеринар чахотку. Спустя год похоронили - не помогли ни минские доктора, ни черноморские курорты. Хотя Кругляков и без того был хлипкий здоровьем, не пил. Валера же на здоровье пока не жаловался. Однако понимал, что все до поры до времени, может найтись и на него проруха. Особенно если не пить водку. А по нонешним временам с водкой становилось все хуже - подводили финансы. Зарплату платили нерегулярно, задерживали до полугода, порой не на что было купить хлеба, не только водки. Вот и теперь, хорошо что сдал в магазин собранные после дискотеки пустые бутылки, а то... Сегодня, однако, выпил, отвел душу. Теперь только бы добрести домой, где его ждали двое подростков и не очень ласковая жена, учительница Валентина Ивановна. Не очень ласковая, но своя. А что иногда критикует, так на то она и жена, чтобы критиковать. Отдел районной культуры? Там одни бабы, а начальник Кобзев Семен Игнатович сам не прочь поддать, особенно на халяву. Так что, хотя для страны настали трудные времена, для выпивок - еще поглядеть. В чем-то даже и благодатные. Только бы больше денег.

Дождь к ночи, похоже, еще усилился, и Валера подумал, что надо где-то укрыться. Но где укроешься в поле? Правда, он вспомнил, что впереди пригорочек, к которому с двух сторон вели газотрассу. Там должен оставаться еще не сваренный стык. В совершенной слякотной темноте Валера добрел до пригорка и взобрался на вязкую земляную гору. Как он и предполагал, стык еще не сварили, конец одной трубы лежал в траншее, а задранный конец другой покоился на перемычке-бревне, брошенном через траншею. С сумкой в руке Валера храбро пробрался по бревну к трубе, ухватился за ее шершавые края и вскарабкался внутрь. Здесь было сухо, затишно, только сильно воняло битумом, но вони Валера не боялся. Главное, не лило за ворот и то благо. Сначала на четвереньках, а затем немного привстав, он пробрался в гулкую глубь трубы и свалился задом на ее покатую выгнутость.

Отдохну, дождь затихнет - пойду.

Сразу стало удивительно тихо и покойно, даже вроде уютно в металлическом чреве трубы. Он надышал себе на грудь под сползший на голову плащ и уснул. Снов еще не успел увидеть, как через какое-то время услышал тревожные голоса: показалось, кто-то лезет в трубу. Встречаться с кем бы то ни было у Валеры не было никакого желания. Полусонный он поднялся и, пригнувшись, полез по трубе подальше от встревоживших его голосов. Потом свалился, сморенный усталостно-алкогольной дремой. Благостно вытянулся вдоль трубы и безмятежно-сладко уснул.

Сон увидел нестрашный, даже в чем-то приятный для души. Привиделось Валере, будто заседает бюро райкома и его, как было уже когда-то, исключают из партии. В общем, обычное дело, но райкомовские начальники слишком уж расположены к нему, не порицают, а лишь тепло, по-отечески улыбаются. Вроде он космонавт, только что вернувшийся из космоса на землю. Вот только чувствует он себя не как космонавт и не как эти райкомовцы, а как загнанный, озлобленный уголовник. Особенно ненавистен ему секретарь Степан Николаевич, который ведет бюро и которому Валера все порывается отвесить пощечину. А тот вроде не понимает и даже не отстраняется от него. Но и Валера плохо владеет собой, хочет ударить и не может. Сведенная в судороге правая рука его не слушается, и Валера распаляется все больше. По-видимому, зря, так он представляет это себе во сне. Потому что, хотя его и исключат из КПСС, но по существу, для его же, Валеры, пользы, для блага партии и, следовательно, для всего советского народа. В таком случае стоит ли возмущаться и так дерзко вести себя. Хотя Валера вовсе не почитал славную партию большевиков, ее безмозглое руководство, но никак не жаждал быть исключенным. Для себя и для людей, может, честнее было бы самому из нее выйти, но и этого Валера не мог позволить себе - выход из партии, пожалуй, был равносилен самоубийству. Все-таки партбилет для него, как и для многих, - хлебная карточка, она и кормила. Странно, однако, казалось во сне, что его дружно исключили и столь же дружно потом поздравили - все по очереди, включая и Степана Николаевича, который на прощание обнял Валеру. Всегда надутое лицо партсекретаря при этом стало и вовсе бульдожьим, что, однако, никого не смущало.

Странное впечатление произвело на Валеру это исключение, сонные чувства его смешались. И смешались еще больше, когда он затем очутился на площади перед райкомом. Из пыльного переулка к райкому хлынула овечья отара (и откуда она взялась?), прижала его к штакетнику райкомовского палисада; на его глазах овцы стали превращаться в злобных разнопородных псов, готовых наброситься на него. Валера оглянулся, ища защиты у благорасположенных к нему райкомовцев, но те враз куда-то сгинули, и он остался один перед разъяренной псарней. Правда, беснование продолжалось недолго, собаки стали исчезать, будто растворяться в пространстве неширокой площади, остался один престарелый Бобик, несколько лет обитавший в колхозе при его клубе. Этот беззлобный ушастый пес с сожалением в слезливых глазах уставился на Валеру, будто вопрошая о чем-то. Может, просил есть? Скорее всего, именно так, как это он делал обычно возле клубного крыльца, когда по утрам дожидался хозяина. Но сейчас у Валеры не оказалось с собой ничего съестного, только тогда он вспомнил о сумке с хлебом и сушками и, озабоченный, сразу проснулся.