Пол Андерсон

Мусорщики Луны

1

Голодный человек оттолкнулся от лодки, и его окутала тишина. Он слышал только, как пульсируют вены, с легким шумом выходит из ноздрей воздух, тонко свистит насос, накачивающий воздух в восстановительное устройство. Он ясно ощущал движение каждой мышцы, чувствовал запах своего тела, заключенного в узком пространстве, пустоту в желудке — и эта пустота преобладала над всем остальным. Он был совершенно один, и Вселенная, раскинувшаяся вокруг, казалась еще более пустой. Двенадцать тысяч видимых звезд, ярких и неподвижных, нарушали черноту пространства горделивым свечением. Млечный Путь выглядел единым застывшим водопадом. Слева от него находилось сильно уменьшенное, но все еще непереносимо яркое Солнце. Но это не имело значения, ибо было слишком далеко.

«У меня начинается головокружение, — подумал он. — Нельзя себе этого позволять. Не сейчас».

Он сосредоточился и вернул себя к нормальному состоянию — умение, достигнутое долгой тренировкой.

Мертвый корабль был весь на виду. Из кормового изгиба с такой силой бил свет, что ему пришлось прикрыть лицо рукавицей. Дыры зияли в огромном сфероиде подобно голодным ртам. Он выбрал наиболее поврежденное место и направился к нему.

Приборы помогли бы подойти к кораблю намного ближе: он мог бы поставить свою лодку возле бокового пролома. Но она была оснащена лишь минимумом электронных средств, и в остальном ему приходилось полагаться на собственные чувства и мускулы, возможности которых он, как и его предки, развил до предела.

На несколько мгновений он унесся мыслями далеко от этих мест, и поймал себя на том, что пытается вообразить путешествие на Землю. Или хотя бы на Марс. Он думал даже не столько об открытом воздухе, зелени, огромном Солнце, горизонтах на мили, так как считал, что может достаточно хорошо представить все это по виденным фильмам… Его интересовало взаимодействие скоростей, например бег при постоянном ускорении…

Корпус громоздился перед ним, словно округлый утес. Он согнулся и ударил тяжелым ботинком. Дрожь пронзила его от пяток до макушки. Автоматически замкнулись цепи, вращенные в подошвы. Заряды разделились; «нижняя» половина стала положительно заряженной относительно корабля, а отрицательно заряженные электроны металла притянулись к ней. При такой изоляции дуга не могла возникнуть; просто его поддерживало силовое поле достаточной величины.

Внимательно следя за тем, чтобы ноги двигались поочередно, он приблизился к неровному краю дыры, сквозь которую сочился солнечный свет, оставляя неподвижные темные тени возле оборудования и приборов. Он нахмурился. Проклятье! Камни просто разнесли это место. Нужно потратить большие деньги, чтобы корабль можно было снова использовать, а это уменьшит вознаграждение за спасение и, что гораздо важнее, его комиссионные. Если, конечно, на борту нет особого груза.

Подумав об этом, он несколько воспрял духом, усталость отпустила его, и он вошел. Включив фонарь, он направился по мрачному коридору и черному проходу к главному отсеку. Тот не был запечатан. На грузовых судах, которые ведут автоматы, так бывает всегда. Он отворил дверь и подошел к разбитой упаковке. Луч заметался в поисках, пока не наткнулся на надпись:

Гасперианская электроника сцх-107 Проводящие элементы 2000

Последующие указания его не интересовали. Луч перепрыгивал с места на место, освещая одну упаковку за другой. Сердце его затрепетало.

— Святой Иуда, — пробормотал он, и на минуту его захлестнула бешеная радость.

Это был не весь груз. Никто не мог бы пожелать такого огромного количества суперпроводников, работающих при комнатной температуре, за один раз. Но то, что он увидел, сделало его богатым.

Он задрожал. Волна слабости пронзила его тело.

«Лучше поскорее вернуться назад. Что там еще, не важно. Потом будет достаточно времени, чтобы все рассмотреть».

Повернувшись, он так поспешно кинулся из помещения, что оторвал от поверхности одновременно обе ноги и, ослабленный силами вращения, поплыл, изрыгая проклятия, пока не ухватился за балку. Это его отрезвило. Двигаясь уже гораздо осторожнее, он покинул корабль и вернулся к лодке. Было бы чертовски глупо вот так нелепо погибнуть здесь теперь, когда тысячи вещей стали вдруг для него возможными, когда на Кипе ожидают его женщины, и виски, и разгул.

Узкое неудобное судно окружило его кольцом металла. Он закрыл воздушный замок и снял скафандр, напряженно следя за тем, чтобы не коснуться голыми руками его застывших на холоде внешних частей. Потом он прошел вперед, снял навигационные показания, сделал некоторые расчеты и послал главный луч через два миллиона километров пустых миль.

— Седлер со спасательной лодки «Капитан Хук» Оперативному Контролю Кипа, — передал он.

Затем последовала цепь кодовых сигналов. Шеф Керриган не полагался на волю случая. Если он не уверен, что в его крепость собирается проникнуть кто-то из его людей — ведь на этой орбите могли бы оказаться и марсиане, — тогда ответа не будет.

На Кипе сигнал принимали очень долго, и Седлер прибавил к своему вызову несколько оскорбительных замечаний.

— Оперативный Контроль Кипа — Седлеру с «Капитана Хука», — послышалось из динамика. — Привет, Дейв. На посту Боб Макинтош. Что там у тебя? Прием.

— Я… Я заполучил его, — Седлер откашлялся и овладел своим голосом.

— Марсиане. Я нашел путь к нему и был на борту. Груз, похоже, в хорошем состоянии и… э… ценный. Но у меня нет еды и осталось чертовски мало реактивной массы. Вам придется переправить мне кое-что. Приходите так быстро, как только сможете. Прием.

Прошло полминуты, пока луч проделал свой путь и вернулся с ответом. Седлер плавал, слушая тонкий свист — шепот звезд.

— Ты, должно быть, долго охотился, — сказал Макинтош. — Почему не дал знать кому-нибудь еще о том, что случилось? Кому-нибудь, кто был бы ближе? Мы уже начали думать, что он от нас ушел. Прием.

— Ты прекрасно знаешь почему, — отрезал Седлер. — Я вовсе не хотел делиться с кем-то комиссионными, когда был уверен, что могу все получить сам. А теперь пошевелись, Боб. Присмотри за тем, чтобы я получил самое лучшее, особенно кормежку. Я смогу за это заплатить. Потом сообщи Шефу и ребятам, что они могут сворачивать свои радарные паутины и возвращаться домой. Потому что он — мой!

2

Хотя Сиртис был самым большим и самым деловым городом Марса, а также его столицей, он был и самым старым городом. Новенькие небоскребы сверкали на мили вокруг центра, занимая положенные ему акры. К югу город переходил в полосу сельскохозяйственных земель, опоясывавших планету по экватору, а к северу — в нетронутые пустыни, прибежище желтого песка и обглоданных ветрами утесов. Нижний город застраивали в основном еще пионеры.

Толстые стены серого камня, скрепленные известкой, неуклюже поднимались на высоту нескольких этажей и оканчивались плоскими крышами со стоянками для флиттеров.

Прочность их была обманчивой. Теперь, когда на Марсе появилась вполне пригодная для жизни атмосфера, кислород и водяные пары так быстро разъедали марсианский камень, что узкие улицы все время покрывала пыль. Следующее поколение этого квартала уже не увидит.

Джеймс Черч радовался тому, что, пока он жив, его контора будет находиться именно здесь. В нем было нечто от хранителя традиций.

Он стоял у открытого окна, держа трубку во рту, заложив руки за спину, и смотрел прямо перед собой. Он ждал посетителя. В проемах сохранились следы приспособлений, которые когда-то не давали смертельно холодным и разреженным газам проникать внутрь. Позднее, когда ссора с находившимися через улицу маринами вылилась в Кровавые Десять Дней, с помощью тех же приспособлений закрепляли энергетические автоматы. Марины не закрыли свое заведение. У них бывало множество людей, и каждый раз, когда открывались двери, до Черча доносились отдаленные звуки музыки и попискивание установки путеводной звезды; и ему даже казалось, что он может различить щелканье костей и поворачивающегося колеса рулетки. Но возможно, просто веселая болтовня пешеходов была слишком громкой. Солнце поздно заходит в этих широтах, где лето вдвое длиннее земного, и Сиртис вовсю развлекался, пока дневной свет еще позволял это.

Черч глотнул воздуха между двумя затяжками. Воздух был прохладным — значит, предстояла холодная ночь. Льдисто-кристаллические облака сверкали в красноватом небе, по которому медленно пролетела стая гусей.

«Так-так, — подумал он, — значит, Министерство экологии действительно кое-чего добилось. Вот уж никогда не ожидал от них ничего подобного. Но упорно говорят, что инженеры-генетики справились с проблемой миграции. Интересно, как это им удалось? Если у меня когда-нибудь появится время, нужно будет этим заняться».

Интерком на старом письменном столе сообщил:

— К вам мистер Добшинский.

Черч подошел к двери.

— Пусть войдет, — сказал он, и дверь открылась.

Внешность Джеймса Черча ничуть не отвечала представлениям о типичном марсианине. Он был невысоким и плотным, седовласым, с аккуратным маленьким брюшком, выступающим из-под рубашки. Только потемневшая на солнце кожа и выцветшие голубые глаза, привыкшие всю жизнь смотреть на голые дюны, несколько нарушали образ тихого домоседа.

Филипп Добшинский был высоким и худым, но широкоплечим. Он выглядел несколько моложе, красивее и был более пестро одет, чем Черч ожидал этого от члена Межпланетной Корабельной Ассоциации.

Посетитель остановился, оглядел маленькую комнатку, заставленную книгами, и явно заколебался. Внешний вид агентства Черча «Расследования. Гардиан и К» был не слишком представительным.

— Как поживаете? — детектив протянул ему руку. — Садитесь. Закурить хотите?

— Да… нет, благодарю, пока не буду, — Добшинский отмахнулся от предложенного ему портсигара, хотя «Лунные близнецы» были дорогой табачно-марихуанной смесью. — Может быть, мне лучше немного выпить?