Александр Бушков

ПРИМОСТИВШИЙСЯ НА СТЕНКЕ ГУСАР

А вскоре стали попадаться посты охраны внешнего кольца. Охранники стояли в настороженно-раскованных позах, прижав локтями к бокам коротенькие черные автоматы, они узнавали машину издали и во мгновение ока принимали уставную стойку, провожая глазами начальство, и Дереку было приятно проплывать мимо них в огромном черном лимузине, пусть и чужом, а еще чуточку грустно оттого, что для него самого такая машина пока что оставалась несбыточной мечтой. Но он верил в свою звезду. Всегда нужно верить. Он одернул латаный пиджачок, мятый и великоватый, встрепенулся, когда из приемника рванулись лихие позывные «Полуденного вестника»: та-та-тири-та-та-та-та…

– Девятое сентября сорок четвертого года, – частил диктор акающей московской скороговоркой. – Вчера в Вальпараисо в возрасте пятидесяти пяти лет скончался Адольф Шикльгрубер, известный более как Гитлер. Молодым это имя ничего не говорит, но люди постарше хорошо помнят этого чрезвычайно шумного и скандального политикана, ухитрившегося некогда не на шутку взбаламутить Германию и едва не прорваться к власти. Увы, сик транзит, глория мунди… На похоронах герра Гитлера, державшего небольшую художественную мастерскую, присутствовали лишь его маляры и парочка зевак.

– Они когда-то и в самом деле едва не прорвались к власти, – сказал комиссар Голодный, пошевелился, и его черная кожаная куртка скрипнула. – Гитлер, Рем, этот итальянец, как его, Бонито, кажется… Доходило до стрельбы и уличных выступлений.

– Да? – спросил Дерек вежливо-безразлично. Германия двадцатилетней давности его мало интересовала. – Меня более интересовало бы ваше мнение о возможности второй мировой войны. Португальцы настроены крайне решительно, газеты неистовствуют…

– Южная горячая кровь, – сказал комиссар Голодный. – Они чертовски любят шуметь на весь белый свет, но что касается действий – весьма ленивы… Глупости. В конце концов та канонерка была виновата сама. Датчане выплатят компенсацию, и славный град Лиссабон успокоится. Конечно, сыщутся деятели, которые возжелают заработать на инциденте политический капитал, так всегда и бывает, однако говорить всерьез о новой мировой войне… Двадцатому столетию хватило одной. Это несерьезно, право – вторая мировая война…

Он сделал знак шоферу, и тот приглушил радио. Бесшумный лимузин плыл посреди нежаркой подмосковной осени, желтые листья бесшумно скользили к земле.

– Мы подъезжаем, – сказал комиссар, и Дерек с удивлением обнаружил, что не испытывает ни волнения, ни любопытства. Скорее всего, его ощущения были столь сложными, что казались полнейшим отсутствием таковых. Раньше все было гораздо проще.

Они прошли в высокие железные ворота. Охранник в кожаной куртке и буденовке с синей звездой вытянулся в струнку – он был совсем молод, и, по лицу видно, ему явно доставляло удовольствие играть в солдатики.

– Я очень на вас надеюсь, – сказал комиссар, не оборачиваясь, и Дерек кивнул, уставясь в его широкую черно-кожаную спину, перекрещенную желтыми ремнями.

Бесшумно кружили листья, приятно пахло свежей осенью, почти неотличимой от оклахомского «индейского лета». Слева, в красном кирпичном флигеле с распахнутыми окнами, звенела гитара и доносился молодой голос:

Комиссар недовольно дернул плечом, но промолчал. Молчал и Дерек. Они поднялись по белым ступеням в вестибюль, где были встречены бравым начальником охраны – малиновые революционные галифе, блескучие шпоры, маузер в колодке – и благообразным врачом. Начальник охраны щелкнул каблуками, ухитрившись проделать это беззвучно, но вместе с тем красиво и лихо. А доктор, состроив стандартнейшую мину эскулапов всех времен и народов, люто стерегущих пациентов от внешнего мира, попросил почти страдальчески:

– Только недолго, умоляю, ну, право же, недолго… Возраст!

И перед ними распахнулась дверь. И они, конечно же, вошли. Старались ступать тихо. Впрочем, пушистые ковры все равно глушили любые звуки.

Старик тронул кнопку на подлокотнике, его высокое кресло бесшумно развернулось на сорок пять градусов и поехало от стола к гостям по огромному кабинету. Остановилось совсем рядом. На коленях у старика лежала свернутая пополам «Правда», и Дерек цепким профессиональным взглядом ухватил крупные заголовки: «Победная поступь пролетариата Бразилии!», «Агония подлых австралийских бело-плантаторов!», «Красной конницей занят Йоханнесбург!». Он спохватился и поднял взгляд на старика – огромный сократовский лоб, обрамленный седым венчиком волос, седая бородка клинышком, умные живые глаза. На миг Дереку стало неуютно, на миг ему показалось, что в представлении участвуют абсолютно все действующие лица…

– Вот, Владимир Ильич, – сказал комиссар Голодный. – Товарищ Дерек Рид, председатель оклахомского губисполкома, он же – глава Всеамериканской Чека. Молодой товарищ, но дельный, чрезвычайно…

Дерек неловко поклонился, отнюдь не играя эту неловкость.

– Пиджачок плох, батенька, плох, – сказал человек в кресле. – Вы бы что-нибудь подыскали, Петр Сергеич, а? Сами-то в коже… Надеюсь, покормили товарища? А то есть тут отличнейшая стерлядка, сормовские товарищи прислали. Неудобно, право, присылают, как барину в старые времена…

– Распорядимся – в детдом, – веско сказал комиссар.

– Пренепременнейше! Кстати, что это там поют, Петр Сергеич, на улице? Странные рифмы, да. Решительно не понимаю – какие-то ломаные строчки, сумбур вместо музыки… Нет, право, мелкобуржуазное что-то… (Комиссар молча изобразил на лице согласие и готовность урегулировать.) Ну-с, товарищ Рид… Сначала – об архиважном. Ваши успехи? Хлебную монополию установили?

– Можно говорить с уверенностью, – осторожно сказал Дерек.

– Прекрасно, батенька. Прекрасно. Главное – хлеб. Хлеб – вот оружие. Овладейте хлебом, и вы покончите с кулаком. И помните – оклахомский кулачок вам даром хлеб не отдаст. – Он значительно воздел палец. – Вся его натура хищника, собственника сопротивляется новым социалистическим отношениям на селе… – старик, утомленный длинной тирадой, отер лоб платком. – «Продавать» – вот магическое для кулачка слово. А мы возьмем, да-с! Что бы там ни твердили, как бы ни хныкали господа либеральствующие интеллигенты, мнящие себя мозгом нации. На деле они не мозг, а говно. Так что не бойтесь быть беспощадным. Отправляйте в деревню передовых пролетариев…

Бесшумно отошла правая половинка высокой двустворчатой двери. Лицо врача выражало крайнее неодобрение, и комиссар коснулся заштопанного локтя спутника:

– Товарищ Рид…

– Может быть, вы… – сказал Рид. – Несколько слов на память…

Старик весело кивнул, отъехал в кресле к столу, выбрал вечное перо из множества стоящих в золотом стакане с гербом императорского дома, размашисто написал на листке из блокнота несколько слов и, подъехав, отдал бумажку Дереку. Дерек бережно спрятал ее во внутренний карман. Врач стоял уже рядом, смотрел, набычившись. Дерек осторожно пожал тонкие слабые пальцы старика и, неловко поклонившись, вышел.

Начальник охраны, бравый усач в революционных галифе, бесшумно притворил за ними дверь и посмотрел грустно-понимающе. Дереку вдруг стало невыносимо стыдно и горько, он резко повернулся и почти бегом двинулся к выходу, размашисто шагая по бесконечной анфиладе комнат, пока не опомнился на улице, у подножия белых колонн. Комиссар, молча шагавший следом, так и не произнес ни слова, и Дерек был ему за это благодарен. Дереку показалось вдруг, что светлый прозрачный воздух этого утреннего парка – особенный, нелюдской, что это само Время притворяется безоблачной осенью перед тем, как застыть чудовищным янтарем, навечно впаяв в себя и обитателя белого особняка, и этих людей в кожаных куртках, и его, Дерека Рида, молодого преуспевающего репортера. Он дернулся, поборов мгновенно нахлынувший и столь же быстро растаявший панический страх.

– Вот так, – сказал комиссар с непроницаемым лицом. – Впервые на моей памяти старик вдруг решил дать кому-то автограф… Пойдемте?

И до самой дверцы черного лимузина он оставался красным комиссаром – пока не расстегнул ремни и не стащил черную кожаную куртку. В огромный черный «Витязь-Рено» усаживался уже князь Голицын – золотое сверкание погон, Преображенский мундир, аксельбант флигель-адъютанта, ордена, в том числе золотой знак Ледяного похода…

Машина бесшумно покатила мимо вытянувшихся в струнку юнкеров.

– Вы довольны? – спросил князь Голицын.

Дерек молчал, он пытался найти подходящие слова и понять, есть ли они вообще. Князь, видя волнение собеседника, не повторял вопроса, и какое-то время они чуточку скованно слушали радио.

– Сегодня Его Императорское Величество Государь Михаил Третий встретится в Петергофе с Королем Польским, Его Ясновельможностью Яном Четвертым Радзивиллом…

– Вторая попытка пилотируемого штурма заатмосферного пространства! При достижении ракетой «Сикорский-4» высоты в восемнадцать верст обнаружились неполадки, вынудившие штабс-капитана Белецкого и поручика Алимханова прибегнуть к аварийному катапультированию. Отважные ракетонавты благополучно достигли земли в сорока верстах юго-западнее Пишпека…

– Губернатор Аляски, действительный тайный советник Иваницкий дал прием в честь участников Большого Ралли Колорадо-Юкон…

– Вы довольны? – спросил князь Голицын. – Я постарался сделать все, что было в моих силах. Наш… объект, в общем-то, практически забыт и в империи, и в остальном мире, и, получив из МИДа вашу просьбу, я удивлен был, что по ту сторону океана еще помнят…

– Газетное дело, специфика… – сказал Дерек, глядя перед собой. – В редакции любой мало-мальски солидной газеты имеются досье на всех мало-мальски выдающихся деятелей, независимо от того, канули они в небытие или процветают. Пока они живы, за их судьбой следят и вносят дополнения. А вашему… объекту скоро исполнится, семьдесят пять, круглая дата…