Леонид Бутяков

Тайна Владигора

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ИСЧЕЗНОВЕНИЕ

Мы ничему не научились у леса,          трав,                 прибрежных скал… Кричал, как сумасшедший, чибис. Он нас не знал. Язык, утраченный в столетьях, не отыскать. О чем бормочет ветер в ветвях — не разобрать. О, как цветы велеречивы! Как разговорчивы ручьи! …И снова чибис плачет: «Чьи вы?!» Молчим. Не знаем — чьи. Синегорские Летописания Книга Посвященных, IV (современное переложение)

1. Княжеский холм

Гонец осадил взмыленного жеребца возле княжеского шатра и радостно прокричал:

— Мы побеждаем, князь! Айгуры, едва завидев наших молодцев, обратились в бегство! Теперь у них одна дорога — через ущелье. Сотник Ероха просит дозволить ему переправиться через Угору, дабы разгромить мерзавцев на их берегу!..

Откинув полог, Владигор, князь Синегорья, вышел из своего шатра и прервал восторги юного всадника резким взмахом руки.

— Рано кричишь о победе, гонец, — сказал он негромко. — Вернись к Ерохе и передай, чтобы дожидался подхода лучников. В ущелье, скорее всего, подготовлена ловушка: уж больно хорошее место для засады. Ты понял меня, гонец? Не медли!

Всадник умчался, вздымая рыжую пыль на склоне холма.

Этот холм, опаляемый немилосердным солнцем, синегорские ратники третий день называли Княжеским, поскольку знали, что Владигор именно здесь поставил свой походный шатер. Главный дружинный лагерь находился западнее, на левом берегу полноводной Угоры, что позволяло избежать внезапного нападения диких айгурских племен. Между лагерем и Княжеским холмом лежал густой хвойный лес, через который вела чуть приметная звериная тропа. Так что вздумай неприятель совершить дерзкую вылазку и, обойдя дружину, напасть на князя Владигора, помощь из лагеря примчалась бы слишком поздно.

Князь, охраняемый лишь десятком воинов, будто поддразнивал айгуров: ну, вот он я, давайте поразите Синегорье в самое сердце — убейте Владигора!

И враг не заставил себя долго ждать. Под вечер третьего дня полторы сотни айгуров скрытно переправились на левый берег. До Княжеского холма оставалось рукой подать — не более пяти верст по заливному лугу.

Но это айгуры считали, что переправа была скрытной. На самом же деле синегорские разведчики выследили их еще на подходах к реке и вовремя сообщили Владигору о приближении врага. Князь послал в бой сотню конных дружинников, однако сам, изменяя давнему правилу, остался в стороне. Напрасно златогривый Лиходей бил в землю копытом и с азартом всхрапывал, ожидая, что вот-вот появится из шатра хозяин, единым взмахом взлетит в седло и коротко скажет: «Вперед!» Князя, казалось, ход сражения не интересовал, и только его слова, предостерегающие сотника Ероху от поспешных действий, свидетельствовали о том, что Владигор не забыл об айгурах.

Ждан, верный друг и советчик, тоже не понимал происходящего с князем. Всего несколько дней назад Владигор был задорен, весел, жизнь клокотала в нем и требовала немедленных действий. Тогда он и придумал этот план — установить княжеский шатер вдали от главного лагеря, поманить айгуров легкой добычей. Ждан, впрочем, был против того, чтобы Владигор находился в шатре, хотел, переодевшись в походное облачение князя, заменить его собой. Владигор очень резким тоном отверг это предложение. Он даже на присутствие в своем шатре Ждана согласился лишь после долгих уговоров.

Княжеский холм с самого начала вызвал у Ждана странные и неприятные чувства. Примерно такие же ощущения испытывает человек, случайно забредший после веселой пирушки на старый могильник. На фоне густой зелени прибрежных лесов и лугов этот одинокий холм выделялся мертвой, пожухлой травой, которая, едва на нее ступала нога человека или копыто коня, рассыпалась в прах. Не иначе как сам Хорс, бог-солнце, свой гнев здесь явил, наказав за что-то грешную землю испепеляющими лучами.

Владигору сей холм тоже не понравился (Ждан приметил кривую улыбку, скользнувшую по лицу князя, когда три дня назад они выехали сюда из леса), тем не менее, всех удивив, князь повелел установить свой шатер на его вершине.

С этого момента Владигора будто подменили. Он сделался мрачным, неразговорчивым, раздражительным. Все вопросы Ждана неизменно наталкивались на глухую стену молчания или односложных ответов: «Ничего не случилось», «Поживем — увидим», «Оставь меня».

Какие думы изводили Владигора? Ждан терялся в догадках. И ведь даже посоветоваться не с кем! Княжна Любава осталась в стольном граде, чародей Белун, мудрый наставник и покровитель молодого князя, второй год пропадает незнамо где, а в его замке на Белой скале тоской и вынужденным одиночеством мается птицечеловек Филимон.

Конечно, Филька с радостью принял бы участие в их походе вдоль восточных границ Синегорья, но, к несчастью, его поразила странная хвороба: он вдруг стал чрезвычайно быстро утомляться. В человеческом облике уже через две-три версты спокойного пешего хода Филька буквально падал с ног от усталости, а в своей птичьей ипостаси и такое расстояние не мог пролететь. Никто из чародеев, собратьев Белуна, не сумел его излечить. Поговаривали о сглазе, о злобной и неведомой порче, кем-то насланной на беднягу… Хотя даже в этом полной уверенности не было. Одна теперь надежда — вернется Белун, найдет тайную причину болезни и тогда Филька живо пойдет на поправку…

В общем, как ни крути, а толкового совета ждать не от кого. Самому нужно во всем разбираться. И разбираться нужно обязательно, поскольку перемены, происходящие с Владигором, скоро наверняка будут замечены сотниками Ерохой и Панфилом, а там и среди дружинников нехорошие слухи начнут гнезда вить. Давно известно: если с воеводой творится неладное, так и для всего войска жди беды.

Сокрушенно вздохнув, Ждан вошел в княжеский шатер. Владигор, не повернув головы, спросил:

— Лучники Панфила не запоздали?

— Нет, князь, они уже на том берегу. Выбивают айгуров, затаившихся на скалах. Ероха, как ты и велел, на правый берег пока не суется. Сам-то не хочешь на битву взглянуть? Может, я чего важного не приметил… Твой опытный взгляд не помешал бы.

— Без меня управятся.

— Раньше, князь, ты так не считал. Сам всюду хотел поспеть, за каждой мелочью приглядывал.

— Тогда было иное дело.

— Чем же иное? — удивился Ждан. — Или нынче не важно, мы врага разобьем или враг — нас?

— В том, что айгуров накажем, я ничуть не сомневаюсь, — ответил Владигор. — Окончательно их разбить, впрочем, вряд ли удастся. По щелям расползутся, в пещерах укроются. А через год-другой осмелеют и вновь начнут своими разбойными набегами досаждать Синегорью.

— Думаю, поболее времени пройдет, — возразил Ждан. — Если сегодня от нас получат хорошую взбучку, сами надолго запомнят, да еще и другим расскажут. Не для того ли мы и отправились в поход, чтобы отбить у разбойников охоту соваться в Синегорье?

— Верно, друг, для того, — согласно кивнул Владигор. Однако в его словах не было привычной княжеской твердости.

— Почему же ты охладел к собственным замыслам? — не унимался Ждан. — Почему скрываешься от людских глаз? Никогда такого не было, чтобы князь Владигор во время сражения в стороне отсиживался, издали — через гонцов — дружиной командовал!

Только теперь Владигор вскинул голову и сердито взглянул на Ждана.

— Не в трусости ли обвиняешь меня?!

Ждан с досадой махнул рукой:

— Не говори ерунды, князь. Мы еще пацанами были, а я уж тогда понял, что страх тебе неведом. Но это я знаю, а что другие могут подумать? Дружинники начнут искать объяснение твоему странному поведению, а когда не найдут — у меня, разумеется, спросят. Но что я им отвечу? Ты ведь ничего не желаешь мне рассказать!..

Выслушав друга, Владигор задумался. Он, в общем-то, и сам догадывался, что дружинники немало удивлены отсутствием своего князя на поле битвы. Но как объяснить то, что и сам не можешь понять?

Он тяжело вздохнул и сказал:

— Хорошо, я попробую. Помнишь ту ночь возле Щуцкого озера, когда разразилась жуткая гроза?

Ждан кивнул — еще бы не помнить! С небес на землю обрушился такой ливень, что, казалось, все вокруг в одночасье будет затоплено и никто не спасется. Гневный Перун швырял огненные молнии не по одной, не по две, а сразу дюжинами. Из-за оглушительного грохота его колесницы люди не слышали собственных криков и дикого ржания перепуганных лошадей. К счастью, гроза кончилась так же неожиданно, как и началась. Кое-кто из дружинников поговаривал, правда, что Перун неспроста гневался: не хотел, дескать, чтобы они шли к Рифейским горам. Но через несколько дней, когда весьма удачно столкнулись с разбойной ватагой айгуров и разбили ее в честном бою, все разговоры о дурном знамении прекратились сами собой.

— Именно этой ночью, во время грозы, мне было видение, — тихо продолжил Владигор. — Из-за молний и грома в лагере началась дикая суматоха, люди бросились успокаивать лошадей, а меня вдруг какая-то неведомая сила по рукам и ногам сковала. Застыл посреди шатра, как чурбан березовый, двинуться не могу. Порывом ветра сорвало полог, задуло светильник, но в сверкании молний вижу: входят ко мне три седобородых старца. Хотя обряжены были одинаково — темно-багровые хламиды до пят, лица скрыты капюшонами, — в одном из них сразу угадывался главный. Двое других стояли по бокам и чуть позади него, будто сопровождали. Да и ощущение власти исходило именно от него, я это сразу почувствовал…