Давыдова Наталья
Пыль и ветер
Наталья Давыдова
Пыль и ветер
Эта встреча не была случайной. Что же случайного, когда встречаются два человека, которые называли друг друга друзьями. И хотя прошло семь лет, как они не виделись, и все эти семь лет они как бы ехали от одной точки в разные стороны, они встретились.
Ветер гнал, и гнал, и крутил колючую пыль. Та самая пыль, которая еще два часа назад лежала на дорогах серой ватой, сейчас сделалась острой, как железные стружки, перестала быть пылью, превратилась в песчинки, камушки, камни, щепки. И все это летело в лицо, в глаза, за шиворот. Будто кто-то нагибался, поднимал с земли все, что только можно было подобрать, и злобно швырял в людей, бежавших по улице.
Привыкнуть к этим ветрам и к этой пыли было невозможно. Надо было закрывать голову и лицо и бежать как можно быстрее.
Нина возвращалась с работы домой. Было три часа дня, суббота. Один раз она выругалась: "Эта чертова пыль!" - и тут же раскаялась: пыль оказалась на зубах, и пришлось плеваться и вытирать зубы платком.
- Нинка! - услышала она веселый забытый голос. - Ниночка!
Высокая женщина в белом платье с волнистыми разводами пыли встала перед Ниной. Это была Тося, почти Тося, потому что была гораздо старше Тоси. Мелко завитые короткие волосы метались над головой спокойной большой женщины, которая смотрела на Нину с улыбкой, не отрываясь. Они обнялись.
Нина показала рукой на ближайший подъезд, и обе, обнявшись за плечи, быстро пошли туда.
- Ну и пылища в вашем городе! - сказала Тося, вытирая лицо платком; запахло духами.
- Это здесь редко бывает, - сказала Нина, хотя ветры были бичом городка и сама Нина любила говорить: "Живем, как в трубе".
"Здорово мы постарели!" - думала Нина, глядя на подругу, с которой пять лет была неразлучна в институте.
- Нинка, Нинка! - говорила Тося. - Наконец-то мы повидались! Ты молодцом, не переменилась. А я? Не та? Что ты смотришь?
- Смотрю, - сказала Нина, - просто смотрю. Радуюсь.
И это была неправда. Радости Нина не ощущала.
- Сережа ехал сюда, я уговорила взять меня с собой. Ехала и боялась, вдруг не застану, вдруг ты в отпуске, или в командировке, или еще где-нибудь. Может быть, замуж вышла, думала.
- Пока что не вышла, никто не берет, - сказала Нина. - Ты сегодня приехала?
- Утром. Столько рассказать надо, спросить еще больше! Пойдем к тебе.
Квартира у Нины была хорошая, как все новые квартиры в городе. Старых, впрочем, здесь вообще не было. Светлая, с газом, с паровым отоплением, с ванной. Ванна - счастье в этой пылище. Но дома, Нина это знала, был беспорядок, потому что мать болела и еле управлялась всех накормить, сестра разбаловалась и, кроме спорта, ничего не хотела знать. Братья старались помочь чем только могли, но старший работал на буровой, другой на промыслах и учился в техникуме, третий учился в институте. К счастью, они приходили домой только обедать и спать. Они были рослые, крикливые, у них было много товарищей, они были молодые, с хорошим аппетитом и любили петь.
Ветер немного утих.
- Пойдем, - позвала Нина.
Мимо, свистя на все лады в стручки акации, прошла группа ремесленников. Ремесленники почтительно поздоровались с Ниной, потом опять начали свистеть.
Около дома Нины маячила старуха, мать начальника одной из контор бурения. Старуха наблюдала за всей улицей, всегда знала, кто к кому пошел в гости, кто когда вернулся с работы, кто сегодня выпивал, а кто опохмелялся. Но так как основная обязанность старухи состояла в том, чтобы присматривать за внуком, она время от времени громко кричала, ни к кому не обращаясь: "Не озоруй!" До внука эти наставления не доходили: он старался держаться от дома подальше.
Старуха проводила видную Тосю одобрительным взглядом и крикнула: "Не озоруй!"
На Нину старуха тоже посмотрела дружелюбно: она уважала Нину и не раз высказывалась, что лучше бы ее сын женился на ней, чем на той, на которой он женился.
- Ну как ты? - все спрашивала по дороге Тося.
- Хорошо, - отвечала Нина и думала: "Потом расскажу все, обязательно расскажу или ничего не расскажу".
Тося, всегда разговорчивая, слезливая, охотно откровенничала, и сейчас у нее стояли слезы в глазах: она была растрогана встречей. Лицо у Тоси было круглое, красивое, глаза большие, серые, движения плавные. Красивая дебелая женщина-средних лет.
А Нина была худая, тонкое платье не могло скрыть выступавших лопаток на спине. Женщина, которой мучительно нужно отдохнуть, а если бы она отдохнула, тогда бы еще можно было увидеть, что она и молода и привлекательна. У Нины были яркие синие глаза на загорелом дочерна лице. Кожа в который раз за лето лупилась на носу, губы, четкие и небольшие, накрашены неяркой помадой. Пальцы рук испорчены ревматизмом, полученным здесь в первые суровые зимы; морщины едва заметной белой паутинкой лежали вокруг глаз. И все-таки она выглядела гораздо моложе Тоси. Казалось, ей нужно только отдохнуть и начать улыбаться.
Голос у Нины был глухой, хрипловатый, как будто простуженный. А Тося разговаривала громко, певуче и слушала сама себя.
Нина сразу вспомнила эту манеру подруги. Тося рассказывала себе, никому другому.
- Семья хорошая, дочки послушные, а Сережа золотой, только очень упрямый. Но я не спорю с ними, мне лишь бы тихо было, я всем уступаю, и все довольны. - И она покивала головой, соглашаясь с собственными словами и одобряя собственные мысли.
"Как она скучно говорит!" - подумала Нина.
- И квартира у нас хорошая. Правда, сейчас можно будет другую получить, мне наш район не нравится: зелени мало и этаж высокий. Знаешь, я всю эту зиму болела, - продолжала Тося.
Слова о болезни звучали смешно: Тося была воплощением здоровья.
- Вот что значит внешность обманчива! - засмеялась Нина. - Перестань, Тоська, какая ты больная!
Но Тося не улыбалась.
- Внешность обманчива, это верно. Ты небось здоровая, хоть и худая.
Нина решила не распространяться о своих болезнях.
Мать Нины, увидев Тосю, заулыбалась, всплакнула, сказала: "Вот ты какая стала!" - и перевела взгляд на дочь.
- Лида где? - спросила Нина про сестру. - Опять бегает?
- Она на соревнования просится ехать, - виновато проговорила мать. - Я не разрешила.
- Я знаю, как ты не разрешила! - пробурчала Нина. - Но я ее не пущу. Зачеты надо сдавать, а рекорды потом будет ставить. Когда диплом в кармане будет. На этот раз обойдутся без нее.
- Ты ей так и скажи, она тебя послушает, - сказала мать, - а меня она не послушает. - Мать помолчала. - Только ей очень хочется поехать. Она всех подведет, если не поедет.
Нина устало вздохнула.
- Останется без образования. Потом будет жалеть, поздно будет. Пускай едет, я ей не сторож.
Пообедали, сели на диван.
- Я в ванну воды набрала, можно мыться, - осторожно сказала мать и пояснила Тосе: - У всех огороды, поливают, а нам приходится воду запасать, иначе и не помоешься.
- Некоторые огородники у себя под каждый куст кран провели. По десять кранов в саду, пустят воду - и все. А другие без воды сидят, - сказала Нина. - Безобразие! И в газету писали, и говорили без конца. Все бесполезно.
- Под каждым кустиком у них кран, - повторила мать. Видно было, что она привыкла повторять за Ниной.
Мать вышла, Нина и Тося остались вдвоем. Нина чувствовала себя напряженно. "Чужими стали", - подумала она и со смущенной улыбкой посмотрела в лицо подруге. Нина вспомнила, как на последнем курсе Тося была озабочена тем, чтобы выйти замуж. Она влюблялась в одного, в другого, наконец, вышла замуж за того, в кого влюблена не была. Она объявила: "Он хороший", - и сложный вопрос был разрешен, Тося пристроилась.
Тося вздохнула, она, видно, тоже о чем-то вспомнила.
- Ну, Ниночка, рассказывай, рассказывай, как живешь. Работать тяжело? Ведь работа такая, самая мужицкая, я-то знаю. И условия здесь все-таки тяжелые, зря ты храбришься, - говорила Тося.
Но Тося не знала этой жизни, этой работы, она не работала ни одного дня. Когда-то давно она была здесь вместе с Ниной на практике, когда здесь ничего не было и все только еще начиналось. И города этого не было, и бесчисленных вышек, которые видны из окна далеко вокруг, и дорог, прекрасных, ровных, асфальтированных дорог. И что из того, что эти дороги зимой заносит снегом и к буровым приходится добираться на тракторах, что эти дороги иногда обрываются в самом неожиданном месте и дальше приходится ехать по мягкой проклятой пыли и днем включать фары на машине? Эти дороги весной заливает, потому что даже маленькая речка может весной доставить большие неприятности.
Из них двоих это знает только Нина. Тося не знает ничего.
- Я вижу, здесь и со снабжением неважно, - продолжала Тося с искренним участием.
- Со снабжением? - Нина пожала плечами. - А мы считаем, что в последнее время стало гораздо лучше.
- Что ты говоришь? Я прошла по магазинам.
- Не знаю. Мы не жалуемся. Предыдущие годы было плохо, а сейчас наладилось.
- Значит, вообще все хорошо? - Тося говорила уже с иронией.
- Ну не все, - ответила Нина. - Плохо, когда зимой бураны, когда летом ветры, когда осенью дожди, а весной вода. Мы, знаешь, здесь очень зависим от стихии.
- Нинка, ведь я вижу, что тебе тяжело. По твоим по синим глазам вижу. Я тебя знаю, не забыла.
- Мы буровики! - усмехнулась Нина.
- Сколько раз в жизни я слышала эти слова: мы буровики!
- А я, наверно, еще больше, - ответила Нина. - Когда мой начальник меня куда-нибудь посылает к черту на рога, он всегда говорит: "Она все может, она выдержит, она буровик".
- Помнишь, когда мы приезжали сюда на практику, - сказала Тося, - здесь был буровой мастер, не помню его по фамилии. Он все повторял: "Бегите, девчата, бегите от нефти подальше, пока не поздно. Женский полк здесь лишний". Он так смешно говорил: "женский полк".
