Гавриил Михайлович Бирюлия

Море и звезды

Фантастический роман

Памяти моего учителя

профессора Николая Николаевича Зубова.

Глава первая

Сказка о цветах в снегу

Каждый вечер они встречались в плавательном бассейне. Вернее, он видел Герду, а она едва ли замечала Павла. Весело болтая с подругами, стройная, в серебристом купальном костюме, она пробегала к вышкам.

Герда увлекалась прыжками в воду, стремясь добиться в этом, как, впрочем, и во всем, за что она бралась, подливного совершенства. А Павел? Ему было далеко до нее… Он просто плавал я в этом видел не искусство, а удовольствие.

Оба были молоды, отличались силой, здоровьем, но характеры у них были разные. Именно тем, что противоположности дополняют друг друга, впоследствии сама Герда объясняла их дружбу. Может быть, она и была права. Даже среди своих подруг, юных балерин, Герда отличалась изяществом. В ней текла кровь двух народов-южного и северного, и если она от первого унаследовала тонкие черты лица и черные глаза, то северные предки подарили ей стойкость характера и силу мышц. Энергия Герды казалась неистощимой. Она была ведущей балериной театра Юности, выступала как драматическая актриса в театре «Классика», упорно oбучалась скульптурной лепке и еще находила время для активной работы в городском Совете молодых. Вдобавок ко всему этому ее хватало и на спорт и на самообразование.

Павел же был медлителен. Природа будто наскоро вырубила его из монолитного камня, не пожалев материала и успокоив себя мыслью: ну и крепкий же получился! При массивном теле и широких плечах у него были короткие ноги, большая круглая голова, на которой, как он сам говорил, росли не волосы, а перья. А на лице красовался нос картошкой. Задумчивые и глубокие серые глаза скрывались за стеклами очков. Павел обладал медвежьей силой, но считал, что в век автоматов и электрoники в ней нет нужды, и напрасно товарищи уговаривали его заняться тяжелой атлетикой. Убеждали, что он может стать чемпионом. Но его интересовали только лаборатория и опытные поля Ботанического сада.

Каждый вечер Павел являлся в районный бассейн, расположенный между Ботаническим садом и театром Юности. Обычно здесь было немного народа. В просторных водоемах между золотистыми пластмассовыми берегами бежала проточная вода, обогащенная полезными солями. Над водоемами простирался сверкающий купол из органическото стекла. На искусственном песчаном пляже загорали дети. В ненастные дни они загорали под ультрафиолетовыми лучами потолочных ламп.

Павел бросался в воду и, не обращая ни на кого внимания, плыл к середине бассейна. Но так было лишь до встречи с Гордой, которую он впервые увидел на вышке. С той поры он стал приходить пораньше, плескался где-нибудь поблизости от прыгунов и, как только появлялась Горда, торопливо подплывал к кромке бассейна, брал со скамьи свои очки и погружался в созерцание легкой, будто выточенной фигуры девушки.

Она, раскинув руки, птицей рассекала воздух и стремительно врезалась в воду.

Скоро поведение Павла было замечено. Подруги, смеясь, поздравляли Герду с необыкновенным успехом в мире «моржей и ластоногих». Герду задевало, что она стала предметом шуток, и однажды, выбрав время, когда Павел безуспешно протирал очки влажным полотенцем, подошла к нему, смерила его не очень уважительным взглядом и оказала:

— Послушайте, молодой человек! Не слишком ли много вы уделяете мне внимания? Чем я заслуживаю это? Уж если вам так хочется смотреть на меня, то приходите в театр Юности, где я выступаю, и там смотрите сколько угодно…

Павел: смутился, но, надев кое-как очки, почувствовал себя увереннее. Он сказал:

— Простите, пожалуйста… Я, видите ли, ботаник…

— Ну и что же? — нетерпеливо опросила Герда.

— У нас в саду много самых удивительных гибридов, но такого, как вы, мне встречать не приходилось. Я воспользуюсь вашим любезным приглашением, чтобы посетить театр Юности… Думаю, там никто не станет возражать, даже если я буду смотреть на вас в бинокль.

Герда засмеялась. Этот неуклюжий парань оказался занятным. Она убежала, сверкнув чешуйчатым костюмом и крикнув на хюду: «А цветы я очень люблю, очень…»

Через два дня в театре Юности шел балет «Лебединое озеро». Герда выполняла роль Одетты-Одиллии. Танцевала она хорошо. Во время танца ей почему-то подумалось: «Может быть и тот „тюлень“ в зале».

Не успела она захлопнуть дверь своей уборной, каш зажглась надпись: «Просят позволения войти». Герда нажала кнопку, отвечая «да». Работники театра внесли большую корзину снежно-белых, невероятно крупных роз. Таких роз Герда еще не видела никогда в жизни. В букете была запиcка: «От ботаника».

Герда была обрадована. Неуклюжий юноша уже не казался ей таким смешным. В ближайшее свое посещение бассейна она сама уже отыскала глазами «тюленя» и, завидев его на скамейке солярия, подошла к нему.

— Так это вы-ботаник? Согласна, у вас есть вкус. Откуда эти необыкновенные цветы?

— Сам вывел, — ответил с запинкой Павел.

Они стали встречаться в омвере, возле памятника первым космонавтам.

Эти встречи длились полгода, а потом Герде и Павлу стало казаться, что они уже не могут жить друг без друга.

Каждый из них открывал в другом все новые и новые качества. Герда привыкла распоряжаться. Теперь уж наш ботаник ходил в спортивную школу, там его подтянули, натренировали, и, благодаря своей силе, он стал не только отличным спортсменом-тяжеловесом, но и установил три городских рекорда. Ecли время Павла распределялось прежде примерно поровну между лаборатoриями, полями и теплицами, с одной стороны, и книгами-с другой, то теперь у него появилось много новых обязанностей. От должен был вместе с Гeрдой посещать многочисленные художественные выставки, театры, музеи. Она убедила его, как ботаника и челoвека с художественным вкусом, принять участие в Совете украшения городов. А работы в этом Совете хватало. И жизнь Павла закипела, как в котле. Ради нее мудрые книги и научные новинки нередко оставались непрочитанными. Но по-прежнему с неизменным постоянством и упорством он продолжал экспериментировать в своей лаборатории и на опытном поле. Ecли Герда успевала за день сделать десятки различных дел, то Павел делал только одно: он готов был целые дни проводить на опытных делянках и в лабораториях Ботанического сада, часами следить за тем, как растет, питается и дышит какой-нибудь крохотный листок фасоли. Конечно, все эти наблюдения выполнялись с помощью точнейших приборов, но мыслящего человека, разумно меняющего условия и обстановку, они заменить не могли. Вот Павел и просиживал там, сколько мог. Герда гордилась его научными успехами — шутка оказать, его статьи печатались в изданиях Академии… Но вcе же Герде больше нравилось, когда Павел занимался выведением новых цветов, чем экспериментами над повышением урожайности злаков и овощей. Как-то на этой почве они даже поспорили.

— Послушай, Павел, — cказала Герда, — не лучше ли заниматься цветами? Это поэтично…

— А заниматься выведением новых сортов овощей и поэтично и полезно, ответил он.

— Дорогой, мне вспоминается древняя пословица: «Любовь не картошка, не выбросишь за окошко». Еще можно понять, что ты забываешь меня ради цветов, но ради картошки?

Павел стал длинно объяснять, насколько важна проблема, которой он занимается.

— Еще не так давно все население нашей планеты составляло четыре миллиарда человек, — говорил он. — Ежегодный прирост достигает двух с половиной процентов. Сто лет назад он был ниже двух процентов. Не забывай, что это не простой, а сложный процент. Вопрос о продуктах питания…

Герда не очень-то вникала в суть цифр и весело отвечала:

— Я могу дать тебе чудесный совет. Лет десять тому назад, когда я была еще девчонкой, мне пришлось танцевaть в очень красивом сказочном балете, там в саду у волшебника цветы и плодовые деревья вырастали прямо из снега. Добейся того же, и ты решишь все сразу.

— Это коварный совет, — засмеялся Павел. — Ты хочешь сказать, чтобы я сделал выбор-ты или…

— Вот-вот, тут уж тебе придется выбирать что-нибудь одно, — сказала Герда.

Однажды в самый разгар сибирской зимы, в то время, когда Павел осматривал бесконечные грядки с огурцами в депо зимних овощей, его вызвали к радиотелефону. Таких депо в этой местности было несколько, одно из них принадлежало Ботаническому саду и представляло собой значительный массив земли, перекрытый длинно-молекулярными пленками. Павел подошел к радиотелефону лаборатории. Герда просила его срочно приехать к ней.

Внутридеповский троллейбус за десять минут доставил его в диспетчерскую искусственного климата.

Его встретила Герда, радостная и нарядная. Она поцеловала его и объявила, что через час они вылетают в Париж на смотр театров Юности, пробудут там две надели и что переезд их в отдельный коттедж поэтому придется отложить.

Он всплеснул руками.

— Опять жизнь не удается. Во имя Вселенной, когда же? Знаешь, я порой завидую людям прошлого.

— Да, вот еще, — добавила она, — могу тебя обрадовать, ты тоже скучать не будешь. Я узнала, что в среду состоится собрание Совета молодых. Пока еще об этом не объявлялось ни по видеофону, ни по Экрану Мира, ни по радио… Я даже знаю, что там будут обсуждаться вопросы агротехники, урожайности всяких там культур…

— Ага, что я тебе говорил! — воскликнул Павел. — Это волнует ученых. Но меня удивляет, что в наш век атомной энергии, космолетов, радиофонов и прочих вещей ты меня информируешь все же самой первой.

— Ну, до свидания, милый, до окорой встречи.

Они простились. Огорченный Павел пошел к своему троллейбусу.

В среду Павел отправился в Совет молодых. Этот Совет, так же как и Совет старейшин, имел cвoе собственное здание-громадный двенадцатитраниик, собранный из алюминия и цветного хрусталя. Вечерами он сверкал среди заиндевевшего парка, как фантастический алмаз. Тот, кто хоть раз видел его, приезжая в этот сибирский город, уже никогда не мог забыть праздника красок и торжественного цветного сияния в холодной ночи.