Нил Гэймен

М - значит магия

Писать сказки для детей столь же бессмысленно, как возить уголь в Ньюкасл, где его и без того достаточно.

ПРЕДИСЛОВИЕ

Когда я был ребенком - а ведь прошло не так уж много лет - мне нравились сборники рассказов. Короткие рассказы я успевал прочитать с начала до конца за то время, которое мне удалось улучить на чтение: на перемене, во время тихого часа или в электричке. Они успевали расставить декорации, поднять занавес, перенести меня в новый мир и благополучно вернуть обратно в школу или домой всего за полчаса.

От рассказов, которые вы прочли в нужном (для них) возрасте, никуда не денешься. Вы можете забыть, кто их написал или как они назывались. Иногда вы даже не помните, что именно в них произошло, но если рассказ затронет вас хоть чем-то, он останется призраком в темных уголках вашей памяти, куда вы почти и не заглядываете.

Труднее всего избавиться от страха. Если у вас действительно перехватит дыхание от ужаса, если, дочитав рассказ, вы медленно закрываете книгу, ставите ее на полку и бросаетесь прочь со всех ног, страх остался с вами навсегда. Когда мне было девять лет, я прочел рассказ о комнате, полной улиток. Наверно, это были улитки-людоеды, и они медленно ползли вперед, чтобы кого-нибудь сожрать. У меня и сейчас, когда я вспоминаю этот рассказ, по спине бегут те же мурашки, что и тогда, когда я читал его.

Фантазия пропитывает душу. Там, где я иногда гуляю, на дороге есть один поворот, откуда открывается вид на деревеньку посреди зеленых холмов, а за ними поднимаются холмы повыше, серые, скалистые, вдали переходящие в горы, покрытые туманом, и на этом месте я всегда вспоминаю, как первый раз прочел «Властелина колец». Книга осталась где-то внутри меня, и этот вид поднимает ее из глубин.

Научная же фантастика (хотя в этом сборнике, боюсь, ее не так уж много) уносит вас в иные миры, в иные времена, иные умы. Провести пару часов в шкуре инопланетянина - ничто не может лучше напомнить, как мало разделяет нас, людей, друг от друга.

Рассказ - словно окошко в чужой мир, чужой ум, чужой сон. Это путешествие, во время которого успеваешь слетать за край вселенной и вернуться домой к обеду.

Я пишу рассказы уже больше четверти века. Сначала это был просто прекрасный способ овладеть писательским ремеслом. Самое сложное для начинающего писателя - придумать окончание для истории, и именно этому я учился. Сейчас истории, которые я сочиняю, в основном длинные - длинные комиксы, длинные книги, длинные фильмы - и от написания рассказа, который можно закончить за выходные или за неделю, я просто получаю удовольствие.

Те сочинители рассказов, которых я любил в детстве, в основном остались моими любимыми писателями и по сей день: это великие рассказчики, такие как Саки или Харлан Эллисон, как Джон Кольер или Рэй Брэдбери, фокусники, которым достаточно букв и пригоршни знаков препинания, чтобы заставить вас смеяться или рыдать после десятка страниц.

А еще в сборниках рассказов хорошо то, что если один из рассказов вам не понравился - ничего страшного, сейчас начнется следующий.

В этой книге собраны разные истории: от детектива в стиле "Сказок матушки Гусыни" до рассказа о людях, которые ели все, что можно есть, от стихов о том, как надо вести себя, если окажешься в сказке, до истории о мальчике, который встретился с троллем, живущим под мостом, и о сделке, которую они заключили. Одну историю я включу в мою следующую книгу для детей под названием «Кладбищенская книга» - ту, что о мальчике, которого на кладбище воспитывают покойники, а другую я сочинил в самом начале своей писательской карьеры. Эта история в жанре фэнтези называется «Человек, который продал Понтийский мост», и ее персонаж списан с Виктора Люстига по прозвищу «Граф»; ему действительно удалось продать Эйфелеву башню примерно тем же способом (через несколько лет он умер в тюрьме Алькатрас). Есть пара страшилок, пара рассказов посмешнее, жанр некоторых мне вообще трудно определить, но я все равно надеюсь, что они вам понравятся.

Когда я был еще ребенком, Рэй Брэдбери собрал рассказы, которые, по его мнению, могли понравиться его юным читателям, в две книги: «Р - значит ракета» и «К - значит космос». Раз уж я решил заняться тем же, я спросил Рэя, не возражает ли, если моя книга будет называться «М - значит магия» (он не возражал).

М - значит магия. Это - все буквы, если расставить их в правильном порядке. С их помощью можно творить чудеса и сны и все еще, я надеюсь, удивлять…

 Нил Гэймен

 Август 2006 г.

ТРОЛЛЬ ПОД МОСТОМ

Пути разобрали в начале шестидесятых, когда мне было года три или четыре. Железную дорогу ликвидировали, ездить теперь оставалось только в Лондон, и дальше городка, где я жил, поезда уже не ходили.

Самое первое воспоминание, на которое я могу полагаться: мне полтора года, мама в больнице рожает сестренку, мы гуляем с бабушкой, и выходим на мост, и она поднимает меня, чтобы я посмотрел, как внизу идет поезд, тяжко дыша и пыхтя дымом, как черный железный дракон.

Теперь паровозы уже не ходят, а вместе с ними исчезли пути, соединявшие деревни и города.

Я не ожидал, что поезда исчезнут. К тому моменту, когда мне исполнилось семь, они уже ушли в прошлое.

Мы жили в старом доме на окраине городка. Дальше начинались пустые распаханные поля. Мне нравилось, перелезши через изгородь, улечься в тенистых зарослях рогоза и читать запоем; если же мне хотелось приключений, я отправлялся исследовать заброшенное поместье на другом краю поля. Там был заросший пруд, а над ним - низкий деревянный мостик. Во время моих набегов на тамошний сад и парк я ни разу не видел ни сторожа, ни смотрителя, и никогда не заходил в дом. Я не хотел напрашиваться на неприятности, к тому же я свято верил, что все старые дома населены привидениями.

Не то чтобы я был легковерным; просто я верил во все страшное и сумрачное. В детстве я был убежден, что ночь полна призраков и ведьм, голодных, мечущихся во тьме, одетых во все черное.

Обратное, впрочем, тоже справедливо: днем было безопасно. Днем - безопасно.

Ритуал: летом, в последний день школьных занятий, возвращаясь из школы, я снимал ботинки и носки, и, держа их в руках, шел по каменистой, усыпанной щебнем тропинке, осторожно подбирая розовые мягкие пальцы. Летом, во время каникул, я надевал ботинки только после долгих уговоров и угроз. Я упивался свободой от обуви до самого сентября, когда снова начинались школьные занятия.

Я обнаружил ту лесную тропинку, когда мне было семь. Сияло жаркое лето, и в тот день я забрел далеко от дома.

В тот день я исследовал окрестности. Я прошел мимо старого дома со слепыми, заколоченными досками окнами и вошел в лес, где не был еще ни разу. Спустившись с крутого склона, я оказался в тенистой, незнакомой мне ложбине, и свет, пробивавшийся сквозь густую листву, был зеленым и золотым. Мне казалось, что я попал в сказочную страну.

По дну ложбины, вдоль тропы, тек ручей, в котором водились крошечные прозрачные рачки. Я поймал несколько штук и смотрел, как они вертятся у меня на ладони, на кончиках пальцев. Потом я их отпустил.

Я отправился дальше по тропе. Она была идеально прямая, поросшая невысокой травой. Время от времени мне попадались замечательные камешки: спекшиеся, сплавленные комки, коричневые, фиолетовые, черные. На свету они отливали всеми цветами радуги. Я счел их неимоверно ценными и набил ими все карманы.

Я шел и шел, по тихому зелено-золотому коридору, и никто не попался мне по дороге.

Мне не хотелось ни есть, ни пить. Мне было просто интересно, куда ведет эта тропа. Она была абсолютно прямой и идеально ровной. Она не менялась, менялись места, через которые она пролегала. Сначала я шел по дну оврага, и по обе стороны от меня возвышались поросшие травой склоны. Потом вдруг тропа пошла выше, и, шагая по ней, я смотрел на верхушки деревьев и редкие крыши домов вдалеке. Мой путь был прям и ровен, и я шел по нему, минуя холмы и долины, холмы и долины. И вдруг, в одной из долин, я вышел к мосту.

Мост - огромная арка поперек тропы - был построен из гладкого красного кирпича. Снизу на мост вела лестница, перегороженная сверху деревянной калиткой.

Я удивился, увидев на своем пути признак того, что в мире есть люди. Я уже начал считать тропу явлением природы, как, например, вулканы. И тогда, скорее из любопытства, чем по какой-либо другой причине (я ведь уже прошел сотни миль, по крайней мере, мне так показалось, и мог оказаться где угодно), я поднялся по лестнице и прошел через калитку.

Я не знал, где я.

По верху моста шла грунтовая дорога. По сторонам его были луга. Точнее, с моей стороны было пшеничное поле, а с другой стороны - просто травяной луг. В засохшей грязи на дороге виднелись отпечатки тракторных колес. Я перешел на другую сторону моста: звука шагов не было слышно, босые ноги ступали бесшумно.

Вокруг не было ничего, на многие мили; только поля, пшеница и деревья.

Я поднял валявшийся на дороге колосок, вылущил из него сладкие зерна и принялся задумчиво жевать их.

Я понял, что мне уже хочется есть, и спустился вниз, к заброшенной насыпи. Пора было идти домой. Заблудиться я не мог: надо было просто идти обратно той же дорогой.

Под мостом меня ждал тролль.

– Я тролль, - сказал он.

И добавил, немного помедлив, словно поясняя:

– Фи-фай-фе-фоль.

Он был огромный: его макушка касалась верха кирпичной арки. И он был немного прозрачный. Через него были видны и кирпичи, и деревья, смутно, но различимо. В нем словно воплотились все мои кошмары. У него были огромные крепкие зубы, острые когти, и сильные, волосатые ручищи. Волосы у него были длинные, как у кукол, с которыми играла моя сестра, а глаза - выпучены. Он был гол, и член свисал из зарослей длинных волос между ног.