Татьяна Веденская

Утро после «Happy End»

Тем, кто верит в женскую интуицию. Я с вами.

Часть 1.

Лекарство от скуки

Глава 1.

Про мои мечты

Все люди живут ради каких-нибудь целей. Мало найдется на свете тех, кто живет просто так, не думая о том, чего он хочет достичь. Может, какие-нибудь святые или бездомные бродяги, греющиеся на вокзалах. Кстати, очень может быть, что те и эти – близкие родственники. И те, и эти следуют своему пути, исполняя законы кармы. Мужчины, заткните уши. Насколько я знаю, у вас сводит от скуки лицо, стоит вам только услышать слова «карма», «внутреннее я» или «путь к себе». А зря. Последнее, кстати, очень неплохой магазинчик, в котором можно как минимум найти сувениры на все случаи жизни. Но, возвращаясь к целям. Нельзя же считать, что святые живут бесцельно. Просто их цель лежит за гранью нашего грешного понимания, вот и все. Мы же живем гораздо более приземленными целями типа накопить на машину, прогулять работу (чтобы ничего за это не было) или как-то умудриться купить себе ботинки в Саламандре, чтобы муж об этом ничего не узнал. В принципе, даже сообразить на троих, тоже своего рода цель, не правда ли. У меня в жизни есть несколько глобальных целей и много-много второстепенных. Главной целью для меня, как для любой умной, современной и политически грамотной женщины, является познание себя и мира, окружающего меня со всех сторон. Но эта глобальная цель пока что исполняется только путем аналитических выпивонов с подругами и прохождения всяких психологических тестов из умных журналов и сайтов Интернета. Так что, можно сказать, что на пути познания себя и мира я пока продвинулась не очень. Второй глобальной моей целью было обретение счастья в любви, что естественно, как мне кажется, для любой женщины детородного возраста. С этой целью у меня был полный порядок, так как я была замужем вот уже четыре года. И все четыре успешно и счастливо. До такой степени счастливо и успешно, что местами мне становилось даже несколько скучно.

– Дура ты, Полинка. Счастья своего не понимаешь, – говорила мне моя самая близкая подруга Динка, у которой тоже имелись сходные с моими глобальные и не глобальные цели. Именно у нее дома в основном я познавала себя и мир, окружающий меня.

– Все я понимаю, – отмахивалась я. И правда, я все понимала. Но как собака, не могла выразить словами, до какой степени мужчины в целом, и мой конкретный определенный муж в частности не отвечают всей глубине моей духовной потребности. Четыре года назад, правда, Костя (это мой муж) показался мне ответом на все мои молитвы сразу и на каждую в отдельности. Серьезный, немногословный, ответственный, с хорошей работой и с красивыми тонкими чертами умного лица. Он обстоятельно ухаживал за мной, одаривая меня соответствующим количеством цветов и билетов в театры, и вовремя произносил нужные слова типа «а не пожениться ли нам, дорогая». Остальное я благополучно придумала сама. Я смогла вообразить, что у нас с Костей невероятно близкие и душевные отношения. Ну как же, ведь мы с ним как-то раз обсуждали морфологию и фонетику русской матерной речи! Почти целую ночь, между прочим.

– Этого мало, – предупреждала меня Динка Дудикова, страшная пессимистка во всем, что не касается лично нее. В отношении себя она теплит более радужные ожидания.

– Нет, он чуткий! Внимательный! Щедрый! – убеждала ее (а заодно и себя) я. Мне это удалось, однако жизнь все расставила все по своим местам. Оказалось, что букеты, конфеты и билеты в театр Костя держал только в качестве арсенала для завоевания женщины его мечты (меня).

– Дорогая, зачем идти в театр? Сегодня по первому каналу Познер! – огорошил он меня практически сразу после прекрасного медового месяца на берегу Красного моря. Это путешествие, если можно так выразиться, триумфально завершило все то прекрасное, что было в наших отношениях. Дальше начались суровые будни. Оказалось, что премьера в Современнике интересует его куда меньше, чем кубок кубков. Что Константин Яковлевич достаточно замкнут и не склонен к долгим задушевным разговорам по ночам. Более того, он даже плохо переносит долгие разговоры по ночам не с ним. Телефонные разговоры его бесили не меньше.

– Дорогая, мне завтра рано вставать. Не могла бы ты завтра обсудить с Диной этого мерзавца – ее начальника.

– Ты не понимаешь! – возмущалась я, потому что его тон явно свидетельствовал о презрительном отношении к Динкиным страданиям. – Он просто негодяй.

– Ага. Это же так подло, хотеть, чтобы твои сотрудники работали, – хихикал муж. В такие моменты я понимала, почему многие мои замужние подруги в день свадьбы смотрели на меня с некоей помесью сочувствия и злорадства.

– Если бы у тебя был ПМС, ты бы так не говорил, – использовала последний аргумент я. Но прошло довольно много времени, прежде чем я окончательно поняла, а, главное, приняла, что мой муж, не смотря на его внешнюю интеллигентность и корректность, не считает женские проблемы – заслуживающими внимания, а женский труд – заслуживающим уважения.

– Ты – шовинист! – кричала я, норовя разбить посуду.

– Может, дать тебе пластиковых тарелок? – спокойно интересовался он. – А то потом сама плакать будешь.

– Ну и пусть, – сцепляла зубы я.

– Вот в этом ты вся. Сначала наворотить дел, не думая о последствиях, а потом рыдать, перебирая осколки, – довольно восклицал он и отбывал к телевизору смотреть свои бесконечные новости. Тут уже я принималась зевать и тихонько отползать с трубкой радиотелефона в туалет. Кесарю – кесарево, а мне – мое. Динка меня поддерживала, как могла. Она говорила, что семейное счастье крепнет с годами. Что надо принимать человека таким, какой он есть и что это вовсе не преступление – не делиться с женой самым сокровенным, даже если она (жена) готова выслушивать его хоть каждый день.

– Ну не общительный он у тебя, ну и что же?

– Ладно, – кивала я. В конце концов, раз уж ночью я испытываю странный необъяснимый трепет, когда смотрю на безоружного беззащитно спящего Костю, значит, во всем этом есть какой-то смысл. И, кроме того, он умный, надежный, неплохо зарабатывает и по большому счету хочет того же, о чем мечтаю и я. А мечта моя носила совершенно определенный характер. Может, кому-то покажется банальным, но мне кажется, что такое может счесть банальным только тот, у кого это уже есть. Московская квартира! Норма жизни, причем привычная и беспрестанно критикуемая теми, кто привык пользоваться ей от рождения и притча во языцех для нас. Всех тех, кто приехал в свое время покорять Москву в поисках лучшей жизни. Со мной это случилось десять лет назад. Я покинула родную квартирку в легендарном городке «Петушки», что во Владимирской области, и переступила порог Курского вокзала. Зачем? Да-да, где родился, там и пригодился, все эти басни мне рассказывала еще моя прабабушка, которая никак не могла взять в толк, зачем переться так далеко, когда и здесь можно жить. Но меня, при моей жажде познания себя и мира, который меня окружает, было недостаточно только наличия привокзальной площади с пивной посередине, нескольких маленьких улиц и сомнительной славы, которая неожиданно накрыла наш городок после выхода в свет нетленного произведения Венедикта Ерофеева «Москва – Петушки».

– Ну, с Богом, – перекрестила меня мать, и я покатила на электричке от конечной до конечной, по увековеченному в этой скабрезной и полной афоризмов книжке маршруту. Где-то после Покрова у меня началась эйфория от предчувствия перемен. К Орехово-Зуеву меня охватил страх, что я могу не справиться. А после Павлова-Посада я подумала, что теперь, наверное, я стала совсем взрослой. Мне было уже целых двадцать лет.

– И что, получилась у тебя твоя лучшая жизнь? – интересовалась мама, подливая мне чай в короткие визиты нашего семейства на мою историческую родину. До нашей свадьбы с Костей я бывала дома чаще, но мой супруг, будучи эстетом, циником, пессимистом и брюзгой в одном флаконе, еще в электричке делал такое лицо, что выдержать родной колорит в его присутствии дольше пары дней у меня ни разу не хватало сил.

– Ну, конечно, мам. Я очень счастлива. Нам бы вот только квартирку, – вздыхала я. Между прочим, я не кривила душой. И всякий, кто пытался укрепиться в этом чуждом сострадания городе, поймет, о чем я говорю. Квартира – это стабильность, надежность, уверенность в завтрашнем дне. А у меня внутри в качестве балласта жили воспоминания о десятке переездов, каждый из которых давался мне все тяжелее и тяжелее. И о безликих некрасивых квартирах под найм, которые видели столько всего, что хранили отпечатки каждого, кто переступал их порог. Итак, моей главной и самой сложной целью (я уверена, что это даже сложнее, чем познать себя), была покупка квартиры. Однако у мамы было иное мнение на этот счет.

– Вам бы только деток. Сыночка, – мечтала она. – А остальное приложится.

– Что ты! Куда нам сейчас, – пугалась я. Мне хоть и должно было стукнуть в этом году тридцать лет, но биологические часы легко умолкали под грузом всех этих трудовых, переездных и личностных проблем. Я вообще не могла себе представить, что бы делала без Марвелона и ему подобных снадобий, делающих женщину свободной ото всего, в том числе от природы.

– Ну, как знаешь, – вздыхала она. После этого мы традиционно шли всей толпой на кладбище почтить память покойной прабабушки, которая всю жизнь прожила неподалеку от мамы в деревне Леоново, доверху набитой цыганами. Бабушка хоть и жаловалась на здоровье, не умолкая, но дожила до девяноста трех лет и скончалась от угара. Забыла по старости и склерозу открыть заслонку, да и уснула навсегда.

– Покойся с миром, – пускала слезу мама. Я тоже присоединялась, хотя у меня лично с Леоновым были связаны самые противоречивые воспоминания. Бабуля в интересах моего блага нещадно стегала меня прутьями и заставляла полоть огород. До сих пор меня воротит от одного вида перепаханной земли. Однако она же читала мне на ночь самые невероятные, самые сказочные сказки и поила меня самым вкусным молоком «с-под коровки». Была в этом своя, незабываемая прелесть. А вот Косте наша ностальгия была глубоко чужда. Из чистого воспитания он с лицом мученика сопровождал нас, но в каждом его взгляде читалось, что я потом, дома отвечу за все его страдания.