Алексеев Сергей
Хранитель Силы (Сокровища Валькирии - 5)
Сергей Алексеев
Хранитель Силы (Сокровища Валькирии 5)
Все великие Империи уходят в небытие, как корабли на морское дно, и оставляют за собой такие же великие тайны. Одна из тайн Советской империи -- пакет Веймарских акций, некогда принадлежащий Третьему рейху. До недавнего времени Россия владела 60% самой мощной немецкой и общеевропейской промышленности: это концерн Круппа, автомобилестроение и др.
История, судьба этих ценных бумаг и людей, их хранивших, стали сюжетом нового романа Сергея Алексеева из серии "Сокровища Валькирии".
1
Коноплев не любил море, хотя более сорока лет жил на самом берегу, и в осенние шторма волны докатившись до усадебной изгороди, а брызги и водяная пыль доставали кроны кипарисов и крышу дома. А порой накрывали сад, отчего фрукты и виноград вызревали солоноватыми, и отдельные сорта даже горькими.
Не зря этот берег назывался Соленой Бухтой.
Он делал вино, однако сам не пил и почти все продавал отдыхающим, в большинстве случаев северянам, которые ничего не пробовали слаще морковки и были в восторге от крепости вина и его вкуса. Земля, трава, деревья и сам кирпичный дом давно напитались морской солью, испаряющейся в воздух даже зимой, и потому Виктор Сергеевич всегда ощущал горечь на губах и во рту.
Особенно его доставал шум прибоя, и если море разыгрывалось ночью, он не мог спать и в поисках тишины спускался в бетонированный блиндаж -винный погреб, где для этой цели стояла раскладушка со спальным мешком.
Несмотря на солидный возраст, он ничем не болел, выглядел молодо и голос был не старческий -- могучий низкий бас, как у оперного певца. Кроме сада, рыбалки и добычи антиквариата со дна ненавистного моря, у него было два страстных занятия -- чтение газет, которые он выписывал или в последнее время покупал пачками, вплоть до "Пионерской правды", и второе, самое любимое, -- кузнечное ремесло и кузня, выстроенная собственными руками еще в пятидесятых годах, когда он перебрался на юг. Коноплев был открыт для всех отдыхающих и почти ничего не таил от них, кроме содержимого каменного сарайчика в дальнем углу сада, который обычно принимали за времянку для "дикарей". Еще в юности он попробовал этого ремесла и всю жизнь тосковал по нему, и тут дорвался до милой сердцу стихии огня, металла и его перевоплощения.
В доме и усадьбе все было кованое: калитка и узоры над окнами, кровати и цветы в вазах. Повсюду лежали запасы железа самого разного профиля, особо ценное, выплавленное на березовых углях и добытое в сносимых старых домах и церквях, оно хранилось отдельно, в специальном сарайчике, недоступное соли морского воздуха, от которого меняло кристаллическую структуру.
После бархатного сезона, с наступлением осени, когда разъезжались последние отдыхающие, Виктор Сергеевич отпирал кузню и, словно чародей-огнепоклонник, возжигал горн, почти не гаснущий до весны.
С апреля по октябрь он не носил никакой одежды, кроме плавок, загорал до синего, негритянского отлива, за что носил прозвище Мавр, и часто смущал своим голосом и видом одиноких женщин. Он настолько привык к прозвищу, что давно отзывался на него и бывало, что представлялся так своим квартирантам. В последние годы, как и все вокруг, он зарабатывал тем, что пускал к себе "дикарей", заселяя ими две времянки и три отдельных комнаты дома. Он долго удерживался от такого бизнеса, с весны до осени посторонних на свою усадьбу не пускал принципиально, и лишь когда умерла жена, не из-за денег, а от тоски поселил в доме отдыхающих. А за зиму соорудил в саду две времянки, и в самый разгар сезона население усадьбы доходило до пятнадцати человек.
В восемьдесят седьмом году, в бархатный сезон к Мавру явился немец Фридрих Шосс -- старик лет семидесяти, очень хорошо говорящий по-русски (в то время иностранцы хоть и робко, но уже начали осваивать Крым). Объяснил, что в гостинице "Ялта" нет свободных номеров, а, дескать, так хочется несколько дней покупаться в море. Мест не было и у Мавра, но этот немец так настойчиво просился, что пришлось пустить его в чердачную недостроенную комнату, где было оборудовано спальное место. Коноплев уже давно не испытывал особой ненависти к немцам; скорее, напротив, было некоторое любопытство. Пару дней Шосс ходил вдоль моря, заметно прихрамывая, не купался и даже не загорал, и на третий не спустился с чердака. Мавр поднялся к нему и обнаружил немчуру совершенно здорового и даже веселого.
-- А я тебя искал, князь, -- сказал он. -- Всю жизнь искал. Я не поверил, что ты погиб в сорок пятом. Ты не мог погибнуть. Сменил фамилию -дело другое...
-- Похоже, и ты сменил, -- перебил Мавр, вглядываясь в квартиранта. -Как тебя раньше-то звали?
-- Имени ты не знал. Что тебе были наши имена?.. Но фамилию должен помнить -- майор Соболь, начальник разведки дивизии.
-- Ну как же! Пивоварня в Берлине... Да, сколько годиков минуло! -Мавр сунул ему кулаком в отвисший живот. -- Плохо сохранился, Соболь, пузо как у старого мерина, обрюзг -- никак бы не узнал.
-- А я тебя сразу узнал, несмотря, что шкура черная.
-- По этому? -- Мавр показал шрам через всю щеку, напоминающий складку.
-- И по этому тоже. Когда мне рассказали, какой ты, где и как живешь, я еще твоей новой фамилии не знал, но сразу понял, ты тот самый полковник.
-- Ну, не полковник, а генерал-лейтенант! -- с удовольствием поправил Мавр. -- А кто меня обрисовал?
-- Да один твой отдыхающий, случайно встретились в Италии, -квартирант стриг глазами. -- Всю жизнь искал, такие силы и средства привлекал -- никакой информации. А тут появляется хлипкий, нечаянно разбогатевший мужичок и рассказывает, как отдыхал, у кого... Художник! Мастер разговорного жанра!
-- Значит, ты еще навыков не утратил?
-- Приумножил, князь, приумножил!
-- Ну да, а иначе бы не выжил. Как подлечили-то в немецком госпитале?
-- Неплохо...
-- Чего же хромаешь?
-- Хорошо -- ногу не отняли!
-- Значит, вернуться в СССР не пожелал?
-- Ты помнишь, как я попал в госпиталь? Сам же сдал!
-- А что, лучше было бы пулю в лоб закатать?
-- Ты бы закатал, и рука не дрогнула...
-- Дурень, я от смерти тебя спас! Куда бы ты в эсэсовской форме?..
Бывший майор помялся.
-- В общем-то, да... Ситуация... Оказался в американской зоне. Янки начали меня крутить... Вернулся бы к своим -- или шлепнули сразу, или в лагерь. Из группы никого не осталось, а кто еще знал о нашей операции?
-- Тот, кто отправлял!
-- И кто бы меня пустил к Жукову? В СМЕРШе бы и разбираться не стали... Мавр сделал паузу и спросил уже мягче:
-- Как жилось-то на Западе? По-немецки научился говорить? Или все контуженного играешь?
-- Научился... А в жизни ничего хорошего не было. В сорок седьмом раскрыли, осудили как советского шпиона и на семнадцать лет в тюрьму. Правда, через два года освободили...
-- Перевербовали?
-- Но меня же никто не вербовал, чтобы перевербовывать.
-- А, ну да, присяга, значит, не в счет... Согласился на сотрудничество?
-- Ты нисколько не изменился! Что ты въедаешься? Мне семьдесят один год! А тебе лет на пять побольше, верно?
-- На шесть, но я как-то об этом постоянно забываю, -- добродушно признался Мавр.
Бывший начальник разведки дивизии панибратски хлопнул его по плечу.
-- Но я не лечиться к тебе приехал, хотя говорят, ты практикуешь.
-- Ностальгия замучила? Поехал сослуживца искать?.. Или другая причина?
-- Другая... Поделиться бы надо, князь.
-- А чем поделиться, майор?.. Или ты тоже подрос в звании?
-- Бумажками поделиться, генерал. За которыми ходили. Теми, что из Берлина вывез. А потом будто бы взял и погиб.
-- Так сожгли бумажки, Соболь! Костерчик из них развели. Сам Георгий Константинович и запалил.
-- Эти бумажки не жгут, -- засмеялся тот. -- Жуков за них и пострадал. Ни Сталин, ни Хрущев не получили акций. Маршал приказал держать все у себя, до особого распоряжения. И до сих пор бумаги находятся у тебя! С сорок пятого года!
-- И сколько же ты хочешь получить?
-- В любом случае половину пакета. Мы с тобой остались на этом свете только двое здравствующих. По-моему, других правонаследников не имеется.
-- Как ты себе это представляешь? -- насмешливо спросил Мавр. -Сейчас я открою сарайчик, достану акции, отсчитаю половину и отдам? Может, тебе головку полечить, а не ногу?
Такой оборот Соболю не понравился, одутловатость щек сползла вниз, и лицо посерело.
-- Я приехал в СССР как частное лицо. Но за мной стоят определенные силы некоторых цивилизованных государств. А здесь у вас перестройка, сближение с Западом, и вашему правительству не нужен скандал с Веймарскими акциями. Они не были объявлены как трофеи, не пошли в счет контрибуции. Получился нонсенс: ценные бумаги не принадлежат ни СССР, ни Германии. Ни одно из этих государств не может претендовать на них, ибо Гитлер добыл их преступным путем, а как их приобрел Советский Союз, мы с тобой живые свидетели. Но со временем их придется передать Германии не получив ни копейки, вместе с другими вывезенными ценностями. Ваш ЦК вместе с генсеком пойдут на любые условия, чтобы только не раздражать цивилизованный мир.
-- Ты предлагаешь поделить и разбежаться?
-- В одиночку ничего с бумагами не сделаешь, -- уверенно сказал Соболь. -- Тебя просто ограбят и уберут, едва обнаружат акции. Мгновенно!.. Для их реализации должно быть не менее чем прикрытие какого-либо свободного и цивилизованного государства. Я имею возможность обеспечить такое прикрытие.
-- Подумаю. Слишком неожиданное предложение.
-- Только не долго! Максимум три дня. Пока я отдыхаю.
-- А вот сколько хочу, столько и буду думать! -- вдруг склонился к нему и прорычал Мавр. -- И ты мне тут сроков не ставь!