Валентинов Альберт
Микки
Альберт Валентинов
Микки
- Бол-ван! - потеряв самообладание, изо всей силы рявкнул Платон, и оконные стекла задребезжали, в микроскопе что-то тренькнуло, а пробирки в штативе отозвались жалобным колокольным перезвоном. - Хватит! Чтобы я больше слова об этом не слышал.
- Почему? - удивился Микки.
Над дверями лабораторий горят предостерегающие транспаранты: "Не шуметь! Идет опыт". Платон сорвался, и вот результат: жидкость в пробирках дрогнула, нарушилось неустойчивое химическое равновесие, и ядра атомов нуклеиновой кислоты снова прочно закрыты для посторонних веществ. Пропали впустую трое суток, в течение которых пробирки с кислотой облучали мощной ионизирующей струей, расшатывая прочные внутримолекулярные связи. Придется начинать сначала, и все из-за этого болтуна Микки.
- Почему? - снова спросил Микки.
Платон мысленно застонал. С каким бы удовольствием дал ему по башке, но бесполезно: не поймет.
- Потому что ты просто не представляешь, чего просишь.
Микки упрямо замотал головой. Этот жест, как и все прочие, он перенял от людей.
- Отлично представляю. Я хочу любви.
Михаил и Евген, работающие за соседними столами, поползли на пол, а Рита, тарировавшая раствор, откровенно хихикнула и спряталась за бюретками.
Хохотали не над Микки. Это Платон сразу понял. Багровый от ярости, он вскочил на ноги, и стул с визгом проехался по паркету. Впрочем, Платон тут же пришел в себя. Человек не имеет права злиться на робота: всегда виноват создатель, а не машина. Но... на Микки нельзя было не злиться. Он как Буратино из детской книжки. Щуплое тельце в красном комбинезончике, щуплые ручки и ножки. Голова-бочонок в дурацком колпаке с бубенчиками, весело поблескивают бусинки-индикаторы. А вместо носа лабораторные шутники приделали кенотрон от древнего радиоприемника. И это забавное недоразумение требует любви!
- Вот что, - сказал Платон, придвигая стул обратно и садясь на него верхом, - я понял, в чем дело: ты просто взбесился от скуки. Тебе нечего делать, ты не загружен. С сегодняшнего дня я запрягаю тебя в работу.
Последняя фраза прозвучала весьма внушительно, тем более что предназначалась не только Для Микки. Платон не знал, как правильно сказать: "запрягаю" или "впрягаю". Черт знает, из каких глубин пришел этот термин и каково, собственно, было его первоначальное значение?
- Я не могу работать, - печально сказал Микки, покачивая головой, и получилось очень смешно, потому что интонация уморительно не соответствовала забавному облику, а звон колокольчиков еще сильнее подчеркивал это несоответствие. - Я не создан для работы. Я создан для развлечения. Когда человек расстроен, утомлен, когда не ладится опыт и пробирки так и норовят выскользнуть из пальцев, достаточно взглянуть на меня, и невольно улыбнешься. Потом вы говорите: "Микки, анекдот", и я выдаю анекдот каждый раз новый, а вернее, очень старый, потому что новые анекдоты вы сами рассказываете друг другу. Впрочем, неважно. На эмоции влияет не только качество информации, но и манера ее преподнесения. А потом вы уходите и запираете дверь, и Рита уходит, а я остаюсь один до утра.
- И что же ты делаешь здесь по ночам, Микки? - ухмыляясь, спросил Евген.
Микки старательно пожал плечами: на очевидный вопрос полагается пожимать плечами. И как всегда, вышло смешно, но сейчас никто не расхохотался, даже Рита.
- Я сажусь на пол, подключаюсь к розетке и читаю книги.
Платон снова смутился. Это была его идея - робот-посмешище. Когда Микки объяснял свое назначение, он не упрекал, он просто констатировал факт.
- Ну хорошо, - сказал Платон, - но ведь можешь же ты что-то делать.
Микки задвигал головой вправо-влево, вправо-влево.
- Нет, я узкоспециализированный робот. Я могу только читать книги и рассказывать анекдоты.
Этого ответа Платон ждал и заранее подготовил сокрушительный логический нокаут.
- Но в таком случае ты не можешь и любить.
Все-таки приятно иной раз поговорить с роботом! Тренировка ума: всю беседу рассчитываешь на много ходов вперед, как в шахматы со слабым противником. Иногда они на пари составляли логические посылки, и робот точно следовал программе. Эта игра заменяла домино в обеденный перерыв. Чемпионом был Михаил: он наловчился рассчитывать на тридцать ответов вперед. Платон шел вторым. И хотя до обеда оставалось еще два часа, его вдруг охватил спортивный азарт. Вот сейчас Микки забавно разведет ручками и скажет: "Ну, если любовь - это работа, тогда я действительно..."
- Любовь - это не физическая или умственная деятельность. Это сильнейшая эмоция организма. К тому же не приобретенная в процессе эволюции, а заложенная изначально природой. Я хочу знать, что это такое, чтобы понять, в чем смысл существования.
Рита вышла из-за своих бюреток и медленно направилась к ним. Ее пышная юбка колоколом, раскачивающаяся на ходу, и блузка-безрукавка не очень-то подходили для лаборатории, но Риту нельзя было заставить одеваться иначе, чем по последней моде. Четверть годового бюджета лаборатории уходила на ее наряды, и болтаться с ней по магазинам было тяжкой обязанностью, на которую шли строго по очереди. Ее карминные губы улыбались, и даже в глазах, не в индикаторах, а в настоящих человеческих пересаженных глазах, плавала усмешка. Она тронула Платона за рукав, а он никак не мог опомниться.
Робот одолел его в логическом споре! Не дал себя запутать, вскрыл глубинную связь явлений и вышел победителем в том, в чем человек просто по складу своего ума не имеет себе равных - в подспудной логической связи, иначе называемой алогичностью. Но ведь робот не способен, не имеет права оперировать алогичными связями, на то он и робот, черт побери!
- Он уже надоел мне с этой любовью, - ехидно сказала Рита. - Когда все уходят, он названивает мне по видику и спрашивает, спрашивает, спрашивает... И что такое любовь, и что такое ненависть, и что такое жизнь, и зачем мы существуем, и чем отличаемся от людей, и другие нелепые вопросы. А потом сам все рассказывает, каждый раз по-новому, и читает мне книги, и не дает спать.
Евген и Михаил тоже подошли к ним. Близорукие глаза Михаила за толстыми линзами бегали по лицам, очевидно, он тоже начинал понимать, что происходит.
- А не объяснялся он тебе? - выпалил Евген, и Платон еле сдержался, чтобы не влепить этому сосунку по физиономии.
- Нет, но интересовался, могли бы мы полюбить друг друга.
- А ты как думаешь?
- Разумеется, нет. Андроиды не способны любить, а кроме того, мы качественно разные: он робот, а я кибер.
У Платона все плыло перед глазами. Голоса сквозь шум в ушах доходили искаженными, глухими, словно из далекого далека. Неужели этот олух не заткнется? Он протянул руку, чтобы одернуть Евгена, но не успел.
- Микки, но раз ты все знаешь, чего же ты от нас хочешь?
И робот ответил именно так, как боялся Платон.
- Я знаю, но не понимаю. Не могу уловить сути. А без этого мое знание рождает лишь новые и новые вопросы. Я знаю, что смысл жизни состоит из ограниченного количества констант, среди которых любовь одна из главных. Из-за нее греки развязали кровавую Троянскую войну. Пенелопа десять лет делала заведомо бесполезную работу, Ромео и Джульетта умерли. Любовь - это радость, это ликование души, она делает человека безмерно счастливым и несказанно добрым. И тем не менее из-за нее люди отказывались от всего, что им давала жизнь, совершали тягчайшие преступления. Абеляр и Элоиза, Паоло и Франческа, Герасим и Муму... Что лежит в основе их поступков? Я знаю, что любят не только себе подобных или животных, по и вещи. Один симпатичный литературный герой завещал написать на своей могиле: "Он любил и страдал. Любил деньги и страдал от их недостатка..."
Платон взвыл и схватился за голову. Какой идиот подсунул этому жестяному чуду Ильфа и Петрова? А Евген хохотал. Он повалился на пол и самозабвенно сучил ногами, перекатывался с боку на бок, надрывался, и кашлял, и вытирал слезы...
- Встать! - крикнул Платон, бледнея, и в лаборатории установилась нехорошая тишина. Евген медленно поднялся, осоловело хлопал ресницами и вдруг тоже побледнел: понял.
- Все за работу! Рита, вылей раствор, сегодня он не понадобится. - Ты, юморист, - ткнул он пальцем в Евгена, - выдели новые кислоты и поставь под облучение. С тобой, Миша, мы еще раз проверим расчеты...
Весь день Платон гонял людей и Риту, не давая им передышки. А вернее, гонял себя, чтобы все улеглось, устоялось... Микки он не трогал, будто не замечал. И тот не вертелся, как обычно, под ногами, а забился потихоньку в уголок. Однако перед уходом Платон не запер его в лаборатории, как всегда, а разрешил расхаживать по коридорам и даже гулять в институтском саду. А выйдя на улицу, он вдруг остановился, замер на мгновение, страдальчески хмуря брови, и вдруг кинулся обратно. Микки в лаборатории уже не было, очевидно, отправился шататься, обрадовавшись свободе. Озираясь и чувствуя, что делает глупость, Платон сгреб все книжки, которые только увидел, в том числе и технические, и запер в сейфе. Но облегчения это не принесло.
Он шел домой с тем выражением лица, какое бывает у человека изобретающего крем для ращения волос, а получившего взрывчатку. Вряд ли он сознавал, куда идет. Ноги сами вышагивали привычный путь, огибая встречных. Несколько раз его окликали знакомые, кто-то подошел и удивленно заглянул в лицо Платон ни на что не реагировал. Перед его мысленным взором бушевал водопад - огромная масса воды, тугой и плотной, как резина, вздыбясь горбом, стремительно летела меж узких берегов. И вот уже выворачиваются камни и прыгают по стрежню, как мячики, обламываются берега, падают, беспомощно трепеща кронами, деревья, бушует слепая стихия, и нет силы, которая могла бы ее обуздать. Этот водопад - поток сознания, забивший вдруг в сложном переплетении магнитных ячеек и электронных связей искусственного мозга робота. Во что это может вылиться?
