К. Борджиа

11 дней и ночей

ПОСВЯЩАЕТСЯ Т. А.

Любовь – это дружба, вдохновляемая красотой

Часть I

Нью-Йорк – Париж

Глава 1

– Ты не представляешь, какое это блаженство иметь возможность разговаривать по телефону, не выходя из туалета! Особенно, если тебя застает там звонок какой-нибудь молоденькой особы, которая нуждается в твоем совете, в твоем участии. С появлением у меня радиотелефона вся моя жизнь заиграла новыми красками. Поверишь ли…

В кафе было прохладно и пахло весенним дождем.

Рассказчик прервался, потому что к столику подошла безразлично привлекательная официантка и сменила пепельницу. Ее синий чистенький передник приятно обтягивал плоский живот, к которому так и хотелось прижаться разгоряченной от выпитого щекой.

Когда официантка наклонилась, черные локоны упали на ее холодное лицо, на котором пылал только цветок чувственного рта. Оба собеседника учтиво попытались ей помочь, однако с того места, где сидела наблюдавшая за происходящим Стефания, то есть за решетчатой перегородкой в метре от столика, было отчетливо видно, что мужчины делают это исключительно затем, чтобы воспользоваться неожиданно предоставившимся случаем и заглянуть официантке в широкий вырез платья.

Представив, что они могли там увидеть, даже Стефания пожалела о том, что не сидит ближе.

Официантка гордо удалилась, унося в длинных пальчиках белую стеклянную пепельницу с двумя смятыми фильтрами «кэмела» и горкой пепла, высыпанного из тоненькой итальянской трубки.

Трубку курил как раз тот самый счастливый обладатель радиотелефона.

Стефания уже давно присматривалась к нему. Наблюдая, она обычно сравнивала незнакомых людей либо с теми, которых уже знала, выявляя чисто внешнюю схожесть с тем или иным типом, что позволяло ей с достаточной проницательностью определять характер человека, либо, следуя другому правилу физиогномики, видела в объекте черты того или иного животного – мышиную мордочку, повадки увальня-медведя, некрасивое очарование раскосой лани, Грозный шарик бульдожьей морды.

Господин с трубкой до сих пор казался ей героем, сошедшим с киноэкрана 60-х годов. Даже косынка была на месте, с нарочитой небрежностью повязанная под клетчатым воротником не по погоде теплой хлопковой рубашки.

Когда Стефания зашла в кафе, он уже сидел здесь, лаская в правой руке длинный стакан с пивом, – эдакий состарившийся, но еще ой до чего удалый ковбой! Он был наивен и открыт – этот живой символ уходящей Америки. С ним можно было заговорить и не опасаться, что тебя поднимут на смех. Он знает жизнь, у него уже большие, быть может, уже успевшие охаметь на каменных просторах нью-йоркских авеню внуки, его сын давно врос в броню безупречного костюма и с удовольствием душит себя по утрам шелковым галстуком за сто долларов, а он все так же чист душой и только добродушно усмехается вечно мимолетной моде.

Подслушанное из уст этого человека ликующее признание нельзя сказать, чтобы поразило Стефанию. Оно лишь заставило ее улыбнуться и лишний раз задуматься.

Двуличие людей никого не удивляет. Все о нем знают, если не сказать больше. Но совсем другое, когда такая перемена происходит на твоих глазах.

Стефания улыбнулась, потому что представила себе этого почтенного господина с косынкой на шее сидящим на белом фарфоровом стульчаке и ласкающим пластмассу прижатой к уху трубки, из которой доносится воркующий женский голосок.

Тридцать шестой президент Америки Линдон Джонсон тоже, говорят, любил общаться с гостями, не выходя из уборной…

Что ж, быть может, в соседе Стефании по столику умер не менее агрессивный политический деятель?[1]

Пряча на лице улыбку, Стефания обвела взглядом довольно большой, но уютный зал кафе «Марокко».

В этот ранний час посетителей было мало, причем большинство составляли люди случайные, забежавшие сюда второпях перекусить бутербродом с пивом или кофе, или школьники, решившие проигнорировать первые уроки.

Сама Стефания приходила в «Марокко» почти каждое утро. Она получала удовольствие, сидя за стойким дубовым столиком, выкуривая обычные две сигареты и развеивая остатки сонливости чашкой бодрящего «капучино». Люди не зря придумывают себе всевозможные вообразимые и невообразимые ритуалы. Ритуал возбуждает, ритуал успокаивает, ритуал дает ощутить вкус бытия, театрализуя его.

Заодно можно было собраться с мыслями и не спеша перелистать странички записной книжки, в которой жили ориентиры на предстоящий день и воспоминания о днях прошедших.

Сегодня первым номером на повестке дня стояло получасовое посещение студии приезжего фотохудожника из Чикаго. Далее – как скажет Дороти. На вкус и честность своей хозяйки и подруги Стефания могла положиться с закрытыми глазами.

«Студией» огромное чердачное помещение под крышей жилого небоскреба на 7-й Авеню называлось только тогда, когда его арендовал какой-нибудь художник, режиссер или фотограф, вроде этого, позвонившего вчера в контору и заказавшего «девушку мировых форм». Он так и сказал: «мировых». На что Дот ответила, что, мол, в «Мотыльке» у всех девушек фигуры имеют пропорции, близкие к идеальным. Расплывчатый ответ на расплывчатый запрос заставил клиента сформулировать свои требования конкретнее. Получилось нечто вроде резвой телки. Стефания присутствовала при разговоре – телефон был умышленно переключен на общий выход, чтобы находившиеся поблизости от стола управляющей девушки могли позабавиться, – и сама вызвалась отправиться на съемки. Сравнение с «телкой», казалось, нисколько не смущало ее. Кроме того, она уже бывала в «студии» прежде и теперь, как решила про себя Дот, хотела освежить некоторые воспоминания.

По утрам у Стефании был еще один повод посидеть в «Марокко» подольше: здесь, прямо за столиком, в непринужденной атмосфере просыпающегося города она любила медленно приводить себя в боевой порядок, начиная с подведения глаз и заканчивая приклеиванием накладных ноготков. Свои ногти, тоже вполне красивые, Стефания предпочитала стричь, поскольку так было гораздо удобнее печатать на домашнем компьютере. В последнюю очередь она обрисовывала яркой помадой рот. Наклеивание же ногтей требовало сосредоточенности, и Стефания непроизвольно облизывала губы.

Она уже перешла к указательному пальцу левой руки, что означало скорое успешное завершение мероприятия, когда внимание ее привлекли двое юношей, севших за дальний столик в углу.

Один был среднего роста, едва ли намного выше Стефании, и плотно сложен. Если бы не подвижная жестикуляция, которой он сопровождал поток слов, можно было бы подумать, что это и есть один из представителей типа «увалень». Стефании понравились его мальчишеское лицо с большим ртом и короткая стрижка. Бойскаут, решила она, и перевела взгляд на второго юношу. Тот вел себя сдержанно, больше слушал, что говорит ему приятель, однако по гордо поднятому подбородку и спокойному взору, который он то пускал ПО залу, то устремлял на собеседника, было видно, что он привык быть центром внимания. И точно, когда он заговорил, едва заметно открывая рот и почти не делая движений, «бойскаут» весь обратился в слух.

На плече второго юноши висела фотокамера в специальной сумочке. Прежде чем сесть за стол, он поставил рядом со своим стулом точно такую же сумку, только раза в два больше. Вероятно, это было как-то связано с его работой или увлечением.

При взгляде на камеру Стефания вспомнила о предстоящих съемках и сверилась с часиками, невесомой черной змейкой обвивавшими левую руку. Старенькие «Картье» показывали, что в ее распоряжении есть еще двадцать минут.

Подушечкой пальца Стефания протерла циферблат. В свое время она отдала за эти часики немногим менее полутора тысяч «самцов».[2]

Поскольку Стефания всем видам транспорта предпочитала пешие прогулки по городу, который она любила странной любовью пленницы закоулков, витых решеток и старинных дверных ручек, которых вокруг становилось все меньше, она могла точно рассчитывать свое время и знала, что за двадцать минут ей ничего не стоит покрыть расстояние от «Марокко» до студии на 7-й Авеню.

«Свои двое» подвели ее только однажды, когда она прилетела в Бангкок и в первый же вечер решила прогуляться по городу, предварительно позаботившись о подробной карте. Стоило ей покинуть отель «Нана», что расположен в юго-восточной центральной части города, и пройти несколько шагов до оживленного перекрестка Сукхумвит и Сои-3, как ее умыкнул в такси какой-то местный зазывала, искренне думавший, что говорит по-английски. Из-за этого вся программа вечера пошла насмарку, но Стефании сделалось весело, и прежде всего от своей полной беспомощности. От нового знакомого нельзя было просто так отделаться. Он был маленький, щуплый и все время говорил. Он как будто только всю жизнь и делал, что стоял на улице и ждал Стефанию.

Через несколько дней она поняла, что допустила весьма простительную ошибку человека, впервые попавшего не просто на Восток, а именно в Тайланд. Целый рой подобных зазывал кормится в Бангкоке и других крупных городах за счет белых туристов. Причем не просто белых, а незагорелых. В Таиланде бронзовый отлив получаешь так быстро, что, если тебе на глаза попадается бледный и потный европеец с бутылкой уже теплой «колы» да еще в районе гостиниц – знай, что это идет потенциальная жертва зазывалы. Зазывала буквально ловит его и везет по знакомым ювелирным магазинам, ателье, где свои портняжные услуги предлагают многозначительные индусы в засаленных тюрбанах, а если позволяет время суток – то и по ночным заведениям. Там несчастный подвергается не менее продуманным атакам продавцов и уступает, делая только им одним нужную покупку.

Так было и со Стефанией. Она купила тяжелый серебряный браслет в форме дракона и почти невесомую цепочку на шею. И снова только потому, что была очарована обаянием хорошенькой продавщицы, не отходившей от нее ни на шаг и всем своим видом словно показывавшей, что, доплати «мадам» еще немного, и она завернет в подарочную бумагу саму себя. Зазывала терпеливо ждал за порогом магазина. Когда они уже ехали дальше, о