Александр Евсеевич Ашкенази

70 и еще 5 лет в строю. Книги. Наука и техника

70 и еще 5 лет в строю

Слова «пришел я» к данному случаю не относятся. К мысли пришел не я, а сын, который надавил на меня, чтобы я описал всякие случаи по технике из моей жизни, а получилось не только и далеко не только по технике. Если и никто изложенное далее не прочтет, кроме моего сына, то ведь это я писал для него.

Отец

Оглавление

Учеба

1. Мастерская

Генерал Игнатьев «50 лет в строю» исчисляет с момента, когда он снял свою косоворотку и облачился в казенный кадетский мундир. Такой же точно определенный момент был и у меня.

Явился я в механическую мастерскую, куда меня направила биржа труда после окончания семилетки, подошел к мастеру и дал ему направление.

- Хочешь быть слесарем?

- Да.

- Хорошо, пошли в кладовую.

В кладовой я получил спецовку-куртку, правда в отличие от Игнатьева надел ее сверху на косоворотку, три напильника, зубило и молоток. Затем мастер Евгений Матвеевич поставил меня около тисков. «Стой прямо, правую руку согни в локте, смотри - твой локоть ниже губок тисков. В углу мастерской лежат решетки, подбери себе такую, чтобы локоть был на толщину мизинца выше губок. Инструмент положи справа от тисков и жди меня».

Пришел, принес железную пластинку толщиной миллиметров двадцать, показал, как зажать ее в тиски и как работать напильником. Объяснил, почему их три - драчевый, личной, бархатный и когда ими работать. «На перерыв деталь вынимай из тисков и клади слева, а инструмент всегда должен быть справа от тисков».

Через час драчевый напильник почему-то у меня оказался слева от тисков и Евгений Матвеевич, обходя мастерскую, дал мне по шее. Прошло почти 70 лет и сейчас, если я дома что-то делаю в тисках, я всегда кладу инструмент справа. «Если зайца бить по ушам, то его можно научить зажигать спички».

Не знаю, в результате каких экзаменов генерал Игнатьев получил свое первое военное звание, я же на разряд делал клупп. Сейчас мало кто знает, что такое, а это был инструмент для нарезания резьбы. Вероятно, для сдачи на разряд эта работа была выбрана не случайно - она требовала от ученика слесаря разнообразных умений и знаний; многим давали задание попроще.

Надо было в кузне отковать заготовку для корпуса, причем с минимальным припуском, иначе завозишься на опиловке. Сверла кладовая выдавала поломанные, ты должен был их правильно заточить на точиле и предъявить мастеру. Надо было знать, что для стали заточка делается на 116°, а, скажем, для мрамора на 90°. Мастер не только принимал работу, он еще и задавал вопросы.

Что касается плашек, то надлежало объяснить, почему нужна высокоуглеродистая сталь, затем сделать два кубика, опилить кругом и пропилить направляющие и, проложив стальную двухмиллиметровую дистанционную пластину, зажать в клуппе, затем просверлить точно по центру, нарезать резьбу, закалить, заполировать и, поставив торцами на раскаленную пластину, отпустить до светло-соломенного цвета. При этом надо было назвать мастеру порядок цветов побежалости и каления и соответствующие им температуры. И объяснить, какая именно термообработка нужна для пружин, зубил и так далее, и какие именно нужны стали.

Сдававшему на разряд надо было продемонстрировать умение по искре на точиле, определить марку стали, объяснить, из каких сталей надо делать зубило, плашки, заклепки, болты и объяснить, как это связано с содержанием углерода. Получить хороший разряд (4 или 5) было не просто, большинство получало третий. Евгения Матвеевича я до сих пор помню, и не потому, что получил по шее.

Учеников в мастерской было немало, и все мы получали какую-то зарплату, которой вполне хватало на еду. Только сейчас, в связи с переходом к рыночной экономике, у меня возник вопрос: откуда брали деньги на зарплату, спецовки, мыло? Дело, видимо, было в том, что ученики принимали участие в товарном производстве мастерских. Мы, например, делала нутромеры и кронциркули. Не знаю, была ли конкуренция, но товарный вид надо было обеспечить. После полировки ножек в патрон сверлильного станка зажимался деревянный цилиндрик и на ножках наводились узоры.

Через много лет, изучая немецкий язык в институте, я как-то наткнулся на слово Schlosser - от Schloss, замок, то есть «замочник» - специалист по замкам. Слово «слесарь» совершенно созвучно Schlosser и, как видно, от него и произошло и по существу и по созвучию. Кстати и клупп, который я делал на разряд, тоже от немецкого Kluppe - зажимная колодка.

Если плашки сжаты неправильно, получится болт с неточной по диаметру резьбой; для проверки резьбы мы использовали «лерку», это неразрезная круглая плашка с точной резьбой, изготовленная на специальном инструментальном заводе. Так вот, «лерка» тоже от немецкого Lehre - учение, наставление, а также калибр.

2. Вуз

Учеба человека начинается с того момента, когда мать пытается научить говорить его «мама».

Но не будем так далеко забираться в описании моей учебы. Начальная школа в то время была семилетняя, но власти в городе Харькове непрерывно менялись, и может быть, поэтому у меня от школы остались впечатления об игре во время перерывов или до и после занятий в «знамя» или «коня и кобылу», но не о занятиях.

Читать меня научил отец. Сначала показал буквы, когда я их запомнил, простейшие слова, а затем начал читать мне «Дети капитана Гранта» Жюль Верна. Прочитает несколько страниц и говорит: «Горло болит. Прочитай страничку, а потом я опять буду». Вот так, когда мы закончили «Дети капитана Гранта», я уже неплохо читал. Писать меня все-таки научили в школе - я все пытался писать печатными буквами. В 7-ом классе нам объясняли, что такое логарифмы.

Если мои воспоминания об учебе в семилетке сумбурны, то это отчасти объясняется неоднократными переменами власти в славном городе Харькове. Были немцы, потом Скоропадский, какая-то «Директория», о которой говорили «В вагоне директория, под вагоном территория», за полгода дважды были «красные», и первый раз их сменили «белые» или Махно. Какая уж тут учеба.

А вот в институтский период Советская власть давно установилась, шла первая пятилетка (1928 - 1933 годы), индустриализация страны, «Пятилетку в четыре года!», трудовой подъем. Я работаю в мастерских 22 АП (авиационного парка), ударник (стахановцем стал позже).

И вдруг начальник мастерских говорит: «Тебя вызывают в политотдел парка». Совершенно непонятно - чего вдруг, вроде прогулов у меня нет, ударник, в рабочее время трезвый.

- Судя по твоему личному делу, ты закончил семилетку, то есть у тебя низшее образование, а парень ты молодой, по сообщению начальника мастерских толковый, почему не учишься?

- Просто мысли об этом не возникало, работаю и все.

- Так вот, даем тебе направление на рабфак при институте. Это годичная подготовка для вступления в институт. Если будешь серьезно заниматься, то сдашь экзамены, а институт отличный - Харьковский электротехнический; так что не упусти возможность стать инженером.

Из рабфаковского учения мне сейчас вспоминается только один эпизод, как я был опозорен около доски. Преподаватель вызвал меня к доске и сказал: «Нарисуйте все типы изоляторов, которые вы запомнили из предыдущих занятий, и напишите рядом их названая», а сам, повернувшись лицом к слушателям, что-то рассказывает.

Я рисую и пишу.

Преподаватель спрашивает: «Все?» Поворачивается, смотрит и говорит: «Такой интересный молодой человек и даже не знает, как пишется юбка (я написал «юпка»).

Громовой хохот в аудитории.

Больше я ничего о рабфаковском времени не помню. Но в то время я, конечно, помнил больше, так как экзамены сдал и в институт поступил. Конкурс тогда был шесть человек на место.

Учеба в институте тоже была довольно сумбурной, но не по государственным причинам, как во времена школьной семилетки, а в связи с непрерывными новациями. Одно время в качестве оценок были только «зачтено» или «не зачтено», потом обычные от «не удовлетворительно» до «отлично». Потом возник «групповой метод»: объединялись три-пять студентов, а сдавал предмет один за всех, потом какой-то «Дальтон-план»*, потом введены «сессии».

* Кстати, в статье Отто Лациса «Забытые эксперименты российских учителей…» («Известия» 24.03.94) упоминается и «…Дальтон-школа двадцатых годов в России, позднее оплеванная, уничтоженная и забытая, а ведь кто-то ее внедрял и в тридцатые годы».

О двух сессиях я расскажу.

Объявляется, что первая в институте сессия состоится тогда-то, будет она по математике и сдавать предмет будет наша группа, около двадцати человек. Сессию проводили в большой аудитории (амфитеатр), и многие студенты пришли посмотреть, что это такое - наверно, человек двести.

Трое ведут сессию: наш математик, заведующий кафедрой математики и еще один преподаватель. Вызывают к столу первых троих по алфавиту. Я в их числе. Дают билет - можно сразу отвечать, можно подготовиться.

Я математику любил, курс вроде знал, в порядке общественной нагрузки проводил занятия с отстающими студентами и входил в небольшую группу любителей математики, с которыми наш преподаватель проводил дополнительные занятия сверх программы. Считался - неофициально - самым сильным на курсе.

Иду в психическую атаку - не раскрывая билет, я его возвращаю. Дескать, готов отвечать на любой вопрос.

Заведующий кафедрой профессор Бржечка (видимо, чех, занятия он вел на украинском языке) говорит: «Прошу до дошки. Будь ласка, розв'яжіть цей інтеграл:

? x2dx / v(1 - x4).

Ну, что ж, начинаю. Исписываю первую доску, интеграл почему-то не